Штабс-капитан Наполеон Соколовский.

…И с ним… нижних чинов 311.

Все они, эти нижние чины, герои славных битв, лежали здесь, в братских могилах, вырубленных среди этих вековых скал.

Мы подымаемся все выше… Сквозь туман пробиваются первые лучи солнца.

В авангарде нашей группы первыми рука об руку подымаются на вершину Шипки русская девушка из Сибири Катя Макарова и болгарский юноша из Пловдива Иван Ганев…

Здесь высится памятник. Башня. Огромная усеченная пирамида. Гигантский литой лев. И старинные пушки.

«Борцам за свободу!..»

Шипка!..

И опять стихи Ивана Вазова:

Есть такое имя на Балканах светлых,

Быль, что сказкой стала у народа, есть, —

В ней бессмертье наше, наша жизнь и честь.

Слово есть, что славу нашу окрылило,

Заслонив собою даже Фермопилы.

Громкое название славной высоты…

Шипка!..

Здесь рука об руку, плечо к плечу сражались против несметных турецких полчищ болгарские и русские воины. Русские добровольцы пришли сюда на помощь своим братьям от дальней снежной Камчатки и от финских скал, с берегов Балтики.

Здесь пал твой дед, Антти Карилайнен. Может быть, рядом с дедом Ивана Ганева он стоял у этой амбразуры до последнего патрона, до последнего дыхания.

Средь многих легенд о Шипке одна горит особенно ярким огнем.

Сюда пришел доброволец, простой крестьянин-сибиряк Иван Макаров. Он шел пешком сотни верст от красноярской тайги до Одессы. А от Одессы вместе с другими солдатами добрался до Шипки.

Когда его спросили, как прошел он такой долгий путь и зачем покинул свою тайгу и пришел в чужие горы, он ответил:

«Русский человек не может терпеть, когда страдает его брат славянин…»

Еще за полвека до того, как написал Светлов свою знаменитую «Гренаду», сибиряк солдат Иван Макаров написал предисловие к этой песне…

Иван Макаров…

Почему так замерла наша Катя? Почему так пристально смотрит на нее Иван Ганев… А может быть, она из рода тех Макаровых. Из той же Сибири, из той же тайги…

Вот и довелось ей прийти рука об руку с молодым болгарским юношей в места, где предок ее покрыл имя свое неувядаемой славой…

Из всех сражений на Балканах это, Шипкинское, было, пожалуй, наиболее героическим. Надо было отстоять Шипку от грозного Сулеймана-паши.

Турки окружили вершину. Немилосердно палило солнце. Кругом голый камень. Кончилась вода, и кончились патроны.

Генерал Столетов созвал офицеров, гренадеров, старых солдат.

— На нас смотрит вся Европа. Будем стоять до последнего. Решение одно. Не сдаваться туркам. Победить или умереть.

Самую высокую сопку защищала кучка храбрецов, оставшаяся от 36-го Орловского стрелкового полка. Сопка получила название «Орлиное гнездо». На вершине теперь бронзовая доска. На ней высечены слова Вазова:

«Поистине на орлиное гнездо похож этот хребет.

Но не от орлов идет это название, а от бойцов Орловского полка». Кончились пули и снаряды, орловцы бросали камни, обломки скал на головы врагов.

…В последний момент пришла весть: Радецкий идет на помощь. Казачьи сотни с пушками и снарядами пробились из Габрова. Они спасли смельчаков и решили исход боя, вошедшего в историю как «Великое Шипкинское стояние». Не одна тысяча воинов погибла в этом бою средь этих величавых скал. И Радецкий отправил свой знаменитый рапорт:

«На Шипке все спокойно».

И Верещагин написал свою историческую картину.

А у подножия вершины Столетова, там, где на широкой площадке расположен старый храм, еще одна памятная доска со стихами неизвестного поэта:

Героям победы от частей 3-го Украинского фронта Победоносной Красной Армии

Вдали от русской матери-земли

Здесь пали вы за честь отчизны милой.

Вы клятву верности России принесли

И сохранили верность до могилы.

Вас не сдержали грозные валы,

Без страха шли на бой святой и правый.

Спокойно спите, русские орлы,

Потомки чтят и множат вашу славу.

Отчизна нам безмерно дорога,

мы прошли по дедовскому следу,

Чтоб уничтожить лютого врага

И утвердить достойную победу.

Сентябрь 1944 года

Здесь воевали бойцы армии Толбухина. Здесь боролись с немецкими фашистами отец Антти Карилайнена и отец Ивана Ганева. Так продолжается история. Так вписываются новые страницы в боевую летопись, летопись славы.

Много памятников, барельефов и бронзовых досок водружено на Шипкинском перевале, на вершине Столетова. Богиня победы Ника Самофракийская с мечом. Фигуры болгарского ополченца и русского солдата. Надписи о завоеванной свободе и о братстве русских и болгар, скрепленном кровью.

…Я вышел в раздумье из склепа, в котором хранится мраморный саркофаг, и остановился пораженный.

Туман окончательно рассеялся. Хребты, и сопки, и долины — все было залито солнечным светом. На склоне холма стояли, взявшись за руки, Катя Макарова и Иван Ганев. Они молча смотрели вдаль. Счастливые лица их были озарены солнцем.

3

Катя Макарова никогда не видела моря. Только Байкал, как чудо, которое может присниться, открылся ей сквозь распахнутое окно вагона. И она едва не отстала от поезда, сбежав с насыпи на станции Ангара, чтобы окунуть руки в воду и захватить отшлифованный, омытый валунок на память.

Но Байкал был свой, сибирский. Он был хоть и славным и священным, но не настоящим большим морем.

А тут вот, в Болгарии, довелось ей познакомиться с настоящим Черным морем. В часы прибоя оно набегало на берег. Хорошо было лежать на этом берегу на самой-самой кромке, и скатываться в воду, и плыть, загребая ее большими мужскими саженками, и переворачиваться на спину, покачиваться на волне, смотреть в далекое небо, по которому бесконечными караванами шли облака, и думать о том, что ты в Болгарии, за тридевять земель от своего Красноярска, и что живут здесь замечательные люди, и что сейчас подплывет к тебе такой вот, вчера еще незнакомый, Иван Ганев и будет плыть рядом, и будет молчать, потому что не нужны никакие слова, и ничего еще вообще не известно, и она ведь вернется в свой Красноярск, в тайгу, а он останется в Пловдиве. Он, смешной, все хочет узнать, что такое счастье. А может быть, счастье оно лежит совсем рядом, а вот найти к нему путь труднее, чем пересечь и моря, и реки, и горы.

…Варнинские военные моряки пригласили нас в свой дом отдыха на вечер самодеятельности.

У Ивана Ганева было там много-много знакомых еще по морскому училищу.

На открытой сцене, над самым морем, под звездами, матросы и офицеры болгарского Черноморского флота пели на болгарском и на русском языках песни о России,