Пьер? Он еще раз сначала до конца прочел рукопись. Ему принесли фрукты, вино, — видимо, по приказу Фенстера. Он не прикоснулся ни к чему.

Часовой, посмотрев в глазок, мог бы подумать, что он спит. Но в двери этой камеры не было глазка. Да и часового не было: Фридрих Леске праздновал сегодня день рождения своей супруги, и все более или менее свободные охранники участвовали в торжестве.

Поздней ночью, когда Пьер и впрямь задремал над рукописью, в комнату ворвались эсэсовцы во главе с Леске. Они волокли какого-то человека.

— А, черный писатель! — закричал Леске. — Хайль Гитлер, черный писатель. — Он был совершенно пьян. — Пиши, пиши. Твоя тачка пока еще свободна. Вот привели тебе новичка. Говорят, опасный. В общий барак нельзя. Ты его будешь охранять. Ты же друг полковника Фенстера. Ты же совсем свой, черный писатель.

Он заклокотал смехом.

Бросив новичка на пол, охранники ушли.

Пьер склонился над своим неожиданным соседом. Он был без сознания. Открытое курносое лицо. Губы, черные от запекшейся крови. Изорванный летный комбинезон.

Пьер с трудом поднял его и положил на койку. Влил несколько капель вина в его полуоткрытый рот. Новичок застонал и открыл глаза.

— Кто вы? — изумленно спросил он на незнакомом Пьеру языке. — Негр? Почему здесь негр?

Пьеру вдруг показалось (никогда раньше подобная мысль не могла прийти ему в голову), будто этому белому человеку неприятны его прикосновения. Он резко выпрямился.

— Почему вы молчите? — спросил опять новичок и вдруг, видимо что-то сообразив, перешел на знакомый Пьеру английский язык.

— Вы американец? Пленный?

Пьер отрицательно покачал головой.

— Я — француз, — сказал он устало. — Я — заключенный… Кто вы?

Русский капитан-парашютист Самсонов был сброшен с самолета для установления связи с партизанами, действовавшими неподалеку от лагеря Леске, неудачно приземлился, сломал ногу, потерял сознание и очнулся, уже связанный, в плену. Фашистский патруль передал его в лагерь.

— Вот и все, — усмехнулся капитан черными запекшимися губами. — Нужно думать, как бежать отсюда.

Так вот они какие, эти русские, о которых так проникновенно рассказывал Пьеру Форжерон… Чем-то он напоминал молодого лейтенанта Мильпо, память о котором бережно хранил Трувиль.

Пьер попросил капитана рассказать о битве на Волге. А потом рассказал ему о себе. Кажется, никогда ни с кем (он не пытался объяснить себе почему) Пьер не был так откровенен.

Самсонов перелистал рукопись Пьера, рассмотрел иллюстрации.

Пьер не отрывал от него взгляда.

— Да, все написанное здесь — правда. Это законы джунглей, — медленно сказал капитан. — Но в Америке живут не одни куклуксклановцы. Тысячи простых людей, и среди них много наших настоящих друзей. — Он неловко повернулся и охнул ст боли. — Знаете, Трувиль, почему они так охотятся за вашей подписью? Наши войска бьют фашистов на Востоке. Только что открылся второй фронт на Западе. Американцы, долго стоявшие в бездействии, тоже начали наступление, вступили во Францию и Италию. В американских войсках воюют негры. Они принимают участие в освобождении вашей Родины, Трувиль. Многие, несомненно, знают вас, и доктор Геббельс постарается, чтобы эта ваша книга дошла до каждого негра. Немцы повезут вас в Берлин, дадут выступить в опере и на первой странице книги поместят ваш портрет: знаменитый певец, негр Трувиль, на сцене Берлинского театра. Или вас сфотографируют в дружеской беседе с самим фюрером. Вы понимаете, какое влияние окажет это на воюющих американских негров? Вон тот портрет негра-учителя, повешенного в Филадельфии, и рядом портрет негра, беседующего с фюрером… Основное сейчас — борьба с Гитлером, — продолжал капитан, — а ваша книга помешает этой борьбе. Купить жизнь ценой измены? Мне кажется, вы мужественный человек, Трувиль. И должны решить это сами.

В окнах уже серел рассвет. Они сидели рядом. Двое заключенных. Негр-француз и русский капитан. Для каждого из них эта короткая ночь могла быть последней.

Рано утром охранники увели Самсонова. Через час приехал полковник Фенстер. Он вошел в комнату Трувиля, закрыл дверь и вопросительно посмотрел на Пьера тусклыми глазами.

— Машина уже заправлена. Переоденетесь в дороге. Давайте рукопись. И поменьше переживаний, Трувиль, поменьше переживаний. Из Берлина мы телеграфируем Дездемоне.

Пьер подошел к столу, взял рукопись и швырнул прямо в лицо доктору Фенстеру. Пенсне в золотой оправе свалилось с лица Фенстера на шершавую некрашеную половицу. Это было последнее, что отпечаталось в сознании Пьера Трувиля.

9

Мы ворвались в лагерь внезапно. Фашисты не успели ни эвакуировать заключенных, ни уничтожить их. В этом лагере содержались французы, лионцы, марсельцы, руанцы, парижане.

Эсэсовцы, охранявшие лагерь, сбежали. Начальника лагеря Леске, как выяснилось, еще несколько месяцев назад, после побега группы заключенных во главе с Форжероном, разжаловали и отправили на передовые позиции.

В углу двора на опрокинутой тачке сидел старый седой негр. Я подошел к нему, и он поднялся мне навстречу. Грязная бурая повязка на лбу. Бронзовое лицо изрезано морщинами. По правой щеке змеился глубокий незаживший шрам. В больших глазах, казалось, навеки застыла тяжелая тоска. Но в рисунке крупных губ чувствовалась большая воля.

— Вы — Пьер Трувиль? — спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня.

Я знал историю Пьера Трувиля. Мне рассказал ее недавно мой старый друг майор Самсонов, с которым мы повстречались на фронтовых перепутьях. Самсонов бежал из лагеря в группе Форжерона.

И вот он стоит передо мной, Пьер Трувиль, и пытливо всматривается в меня. Я рассказал ему о Самсонове, и этот полумертвый человек улыбнулся широкой, открытой улыбкой.

…Доктор Фенстер самолично избил Трувиля рукояткой парабеллума, едва не проломив ему голову. Потом его долго били в карцере. Но убивать актера полковник, очевидно, запретил. Впрочем, он и так умирал медленной смертью.

Трувиль закашлялся, и на углах его губ показалась кровь.

— Раньше я хотел умереть, а теперь я должен жить. Я должен найти Фенстера. Должен найти…

Прощаясь, мы крепко пожали друг другу руки.

— Передайте мой привет господину Самсонову, — сказал Трувиль. — Я не забыл его и не забуду никогда.

А я чуть было не сказал — мой привет Аннете. Но удержался. Кто знает, какой будет их встреча и состоится ли она вообще?

10

Каштаны уже осыпались, и большие узорчатые золотые листья устилали землю парижских бульваров.

Он шел тем же путем, что и пять лет назад. Пять лет… А ему казалось, что прошло по меньшей мере пятьдесят.

Париж вновь жил своей старой веселой жизнью. На бульварах играла детвора. Кафе были переполнены. Слышались обрывки песен, музыка, звон бокалов. По улицам безостановочно катили машины. Только теперь это были большей частью американские джипы. Американские офицеры и солдаты шагали по парижским улицам.

Пьер ускорил