в развилках и отдохнуть под сенью тенистой кроны, сквозь которую на них льется золотой свет дня. Где-то там, уже почти на небе, ветер колышет верхушки деревьев.

Царственный дуб безразличен к судьбам людей, их жизнь и смерть кажутся ему ничтожными. Любовники обменивались соками у его подножия. Подвыпившие задиристые парни мочились на ствол. Губы шепотом делились секретами и давали клятвы, уткнувшись носом в кору. Мальчишки строили на ветках домики, вырастая, покидали их, и они распадались на части. Забитые гвозди ржавели и исчезали. Старики из деревни до сих пор прогуливаются до лужайки, чтобы отдохнуть в тени дуба. Они прожили жизнь с этим деревом, а он знал всех, кто касался его ладонью, ласкал ствол.

Отец Антуан машет кропилом над гробом, оставляя на дереве капли святой воды. Вдова подходит проститься с мужем, пока его не вынесли из церкви. Она с трудом опускается на колени, целует гроб и возвращается на скамью. Элеонора поспешно отводит взгляд, чтобы не видеть губ матери. Последний поцелуй кажется девочке до того непристойным, что к горлу подступает тошнота. Земляная насыпь на краю могилы оплыла под дождем, как сахарная голова. Мужчины подняли гроб на плечи, пересекли площадь и вошли в ворота кладбища, устроенного на южном склоне холма.

В ясном небе сияет солнце. Процессия спускается по ступеням, ведомая отцом Антуаном, который тяжело опирается на хрупкое плечо служки. Крестьянам совсем не хочется раньше времени присоединяться к лежащим под землей родичам, и они шагают осторожно, чтобы не оскользнуться на гладком камешке или глине. Люди собираются вокруг выкопанной могилы. Они угрюмо молчат, вдыхая аромат отяжелевших от воды кипарисов. Гроб опускают на землю. Он такой легкий, что кажется пустым. От досок и мха, растущего вокруг ямы, поднимается пар. Кюре стоит близко к краю, сложив руки на животе. На нем сутана, белый стихарь, пелерина и черная мантия. Он наблюдает за паствой, которая толчется за оградой кладбища и не торопится присоединиться к церемонии. Марсель стоит рядом с Элеонорой. Он в костюме, который ему одолжила мать парня, ушедшего на военную службу, в Ош. Брюки оказались коротки – видны щиколотки, заросшие рыжими волосами, и белые шерстяные носки, – но пиджак сидит хорошо, подчеркивая широкие плечи и тонкую талию. Марсель свежевыбрит, он намазал волосы маслом и тщательно расчесал на пробор. Он берет Элеонору за руку и, не глядя на девочку, сжимает ее своей сухой ладонью. Он не обращает внимания на то, как влажны детские пальцы, и не понимает, что давление его лапищи возбуждает Элеонору, заставляя сморщиться соски растущих грудей. Шквальный ветер взметнул с земли несколько чаек: они летают над кладбищем и окрестностями, то и дело издавая странные крики. Птицы на мгновение зависают в воздухе, становятся невидимыми на фоне солнца, снова появляются, и их тени ложатся на поднятые к небу лица людей. Маленькие дети, похожие на серых крыс в своих парадных костюмчиках, бегают между памятниками – играют в догонялки. Матери бросают на них недовольные взгляды, ловят, прижимают к юбкам, удерживают одной рукой за узенькие цыплячьи грудки.

Наконец все собираются вокруг могилы, отец Антуан откашливается, призывая всех успокоиться и внимать его словам, убирает платок в рукав стихаря и произносит:

«Ego sum resurectio et vita: qui credit in me, etiam si mortuus fuerit, vivet: et omnis qui vivit et credit in me, non morietur in æternum»[12].

Стенки могилы щерятся корешками и острыми камнями. За ночь ручейки, петляющие по камням между памятниками, размыли дно могилы, а ураганный ветер набросал в лужу листья и сломанные ветки. Теперь поверх них плавала жаба. Голод выгнал земноводное из зимнего укрытия между краем надгробной плиты и покинутой кротовой норой. Амфибия пучит бронзовые глаза, отталкивается задними лапками, смотрит на людей и время от времени царапает стенку бессильными пальчиками.

Кюре читает из Захарии, а жаба гребет брассом на другую сторону, оставляя круги на поверхности воды, и то и дело нарушает тишину противным кваканьем.

«Requiem æternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison»[13], – произносит отец Антуан, и ему на своем языке вторит жаба. Толпа волнуется, люди отшатываются от края могилы, напуганные голосом «с того света», но любопытство побеждает: все хотят взглянуть на бесхвостую «хористку».

– По́лно! По́лно! – увещевает священник, призывая к порядку прихожан, которые возбужденно отпихивают друг друга локтями и топчут подол его сутаны.

Он заводит «Отче наш» и кропит гроб святой водой:

– …и избави нас от лукавого. Пусть душа его почит в мире. Аминь. Отец Наш Небесный, услышь мою молитву. Господь с вами и вашими душами. Помолимся.

Вдова вынырнула из благоговейной отрешенности, открыла глаза под траурной вуалью, сжала губы и приблизилась к краю могилы, сопровождаемая смешками и комментариями.

– Что это еще такое?

– Жаба?

– Где? Да где же?

Дети проталкиваются вперед, чтобы получше рассмотреть жабу, руки у них в глине. Мамаши кричат:

– Только попробуй вымазаться, чертенок!

– Отойди, Тереза, береги платье!

– Помолимся! – восклицает кюре, и несколько крестьян отвечают на его призыв. Без особого энтузиазма.

– Господи, окажи эту милость Твоему усопшему рабу. Он по зову сердца исполнял Твою волю, так избави же его от наказания. На земле его вера была крепка, будь же к нему милосерден на Небесах и позволь присоединиться к сонму ангелов твоих. Аминь. Пошли ему, Господи, вечный покой. Пусть узрит он свет вечный и покоится с миром! Аминь.

– Аминь, – вторит паства.

– Anima ejus et animae omnium fidelium defunctorum per misericordiam Dei requiescant in pace. Amen[14].

– Аминь, – бормочут сельчане, и кюре делает знак могильщикам. Они протягивают веревки под гробом, поднимают его и тащат к могиле. Гроб зависает над ямой. Отец Антуан машет руками, отгоняя прихожан, те не торопятся, жмутся друг к другу, кюре случайно задевает коленом девочку, барахтающуюся в грязи, и она хватается за юбки матери.

– Отойдите, да отойдите же!

Коричневые ладони могильщиков побелели от веревок. Они медленно, рывками, спускают гроб. Люди затаили дыхание – жабу больше не видно, тень от гроба скрывает ее.

– Они ее раздавят, мамочка?! – фальцетом вскрикивает белобрысый карапуз и тут же умолкает, получив увесистую затрещину.

Окружающие люди тянут шеи, смотрят, как гроб касается грязной воды, освободившиеся от груза веревки всплывают, и могильщики вытаскивают их наверх. Доски разошлись, и вода проникла внутрь, жидкая грязь до колен замарала тело. Люди умолкли, а дроздам все нипочем, они распевают, устроившись на крестах. На поверхность всплывает несколько ленивых пузырей. Вдова подавляет крик, прикрыв рот