— Алюсь, а мы жениться будем?

— Да, если хочешь…

— Хочу. Вот только с Верой разведусь. Мы уже и заявление подали… Лисенок, а ребеночка мы родим?

— У тебя ведь уже есть ребеночек, — напомнила я ему.

— Но это ведь ребеночек наш с Верой. А я говорю о нашем с тобой. Разницу улавливаешь?

— Кстати, а Вера позволит тебе видеться с Аришкой?

— Да, без проблем. Мы же мирно расстались, как интеллигентные люди. Претензий никаких. А ты не против, если Аришка будет приезжать к нам погостить?

— Господи, нет, конечно! Я ее очень люблю.

— Это хорошо. Так все-таки… ребеночка-то рожать бум?

— Мне ведь уже за тридцать, Вась. Мало ли что…

— Не смей мне напоминать о моем возрасте, — жеманно пошутил Никитин.

Весь следующий день, с самого утра, я пребывала в состоянии какого-то детского счастья. Я действительно испытывала нечто подобное в раннем детстве, именно в преддверии Нового года, и это были мои первые яркие воспоминания о прошлом. Никитин уехал утром на показ, последний в этом году, и, уже одетый, долго целовал меня, сонную, и клялся, что скоро вернется, и умолял не скучать. Я еще некоторое время нежилась в постели, потом почувствовала, что голодна, и вылезла из-под одеяла, чтобы приготовить себе завтрак.

С чашкой дымящего кофе я стояла у кухонного окна. С высоты восьмого этажа открывался замечательный вид. Родники — относительно новый микрорайон, деревьев здесь мало, но сосновый бор вдалеке, и эти новенькие многоэтажки, и ясное небо над ними, и искрящийся на солнце снег, и мысли о том, что скоро приедет Никитин и обнимет меня, наполнили мою душу радостью и тем самым ощущением беззаботного, ничем не омраченного абсолютного счастья.

Мы решили встретить Новый год у него, на Родниках, и остаться там, а мою квартиру сдать в аренду, чтобы она не пустовала. Вечером тридцать первого я наготовила разной вкусной еды, нарядила елку и стала ждать Ваську, который поехал повидать дочь и отдать ей подарок. Подарок, естественно, выбирала я, потому что Никитин, как выяснилось, ничего в этом не понимает.

Было уже около десяти вечера. По телевизору шла какая-то праздничная лабуда. Я позвонила родителям, мы обменялись поздравлениями. Они были совершенно сражены новостью, что их дочь скоро приедет к ним в гости — знакомить с будущим зятем. Потом я увидела, как к подъезду подкатила его машина. Вася вышел и, заметив меня в окне восьмого этажа, помахал рукой. Сейчас я совершенно точно знала, что мы любим друг друга.

А еще я знала, что мужчину, который помнит имена русских поэтов, обворожительно рассказывает анекдоты об отважных практологах и сам, добровольно, без всяких уловок и ухищрений с моей стороны, сделал мне предложение руки и сердца, следует брать в мужья не задумываясь.

Летний отпуск мы выпросили в одно и то же время. Весь май и июнь раздумывали, куда бы поехать, чтобы набраться впечатлений, и в итоге не поехали никуда дальше дачи Васиных родителей. Никитин, правда, клятвенно мне обещал, что на будущий год мы обязательно поедем за границу, хотя бы в тот же Тунис, но мне, честно говоря, и тут, за городом, было неплохо. Правду говорят: с милым рай в шалаше. Тем более что к нашим услугам был вовсе не шалаш, а двухэтажный кирпичный особняк на участке в двадцать соток. К тому же это было не какое-нибудь заурядное дачное общество, в котором домики стоят впритык друг к другу, а настоящая деревня, куда мы добирались на теплоходе «Москва» по реке.

Участок принадлежал когда-то Васиным бабушке и дедушке, а теперь, после того как дом был заново отстроен, превратился в «загородное поместье». Васин отец, Андрей Степанович, все тут переделал и обустроил, в том числе разбил красивый пышный сад из ранеток, вишни, черемухи и яблонь-полукультурок, плодоносивших небольшими желтенькими кисло-сладкими яблочками, из которых Галина Дмитриевна, Васина матушка, варила дивное густое варенье. Тут было все, что нужно для счастья: свежий воздух, река, сосновый бор, овощи с грядками, баня с вениками… Видимо, Вера, бывшая Васина жена, рассуждала так же, поэтому и подкинула нам Аришку на две недели нашего отпуска, а сама укатила со своим новым мужем в Италию. Я ничего не имела против Аришки, но Вера так часто отправляла дочь к нам, что у меня создалось впечатление, будто ребенок стал для нее обузой.

Мне, признаюсь, было тяжело с Ариной. Если Васины родители приняли меня очень хорошо и даже подружились с моими стариками, отношения с «падчерицей» складывались сложно. Девочка ревновала отца к чужой тетке, которая возникла в ее жизни вследствие каких-то взрослых заморочек.

Ей трудно было смириться с моим существованием. Арина частенько усаживалась между мной и Васей на диван и незаметно оттирала меня плечом, когда я пыталась, так же как Никитин, обнять ее. Оставаясь наедине со мной, она либо демонстративно молчала, либо отвечала нарочито односложно. Я же, чувствуя себя совершенно по-идиотски, со своей стороны тщетно пыталась ее разговорить или чем-нибудь заинтересовать. Вообще-то Аришка на даче нам не мешала. У нее появилась подружка по соседству, тоже городская девочка, и она пропадала в гостях.

Может быть, мы никогда бы так и не подружились, если бы не один случай, от которого у меня до сих пор мурашки пробегают по спине. Как вспомню, так вздрогну… Время приближалось к ужину, я пошла звать домой эту колобкову коровушку, чтобы вдвоем с Галиной Дмитриевной накормить ее, хотя бы насильно. Аришка, как большинство детей, почти ничего не ела, питаясь, по всей видимости, святым духом. Я не могла допустить, чтобы ребенок голодал, хоть раньше и считала, что принуждать к еде нельзя.

Я преспокойно вышла за калитку и отправилась через два дома, где зависала Аришка с подругой. Там выяснилось, что они ушли на другой конец улицы, где жила еще одна их подруга. Делать нечего, я пошла туда следом за ними. Примерно на середине пути я увидела, как Арина вышла из ворот того дома, на который мне указали, и направилась мне навстречу. Я остановилась, чтобы подождать ее. Когда мы почти поравнялись, я внезапно заметила позади нее, на расстоянии всего нескольких метров, несущегося во весь опор мраморного, похожего на огромную крысу бультерьера. Времени на раздумья у меня не было.

Я метнулась к Аришке и закрыла ее собой. Мы находились посреди улицы, бежать было некуда, на меня несся реактивный «снаряд» на коротеньких ножках. Не могу сказать, что у меня перед глазами промелькнула вся жизнь, но мне было очень страшно. Именно страх, а вовсе не железная выдержка, парализовав, удержал меня на месте и тем самым спас. Псина с конусообразной зловещей мордой и крошечными розоватыми глазками поравнялась со мной, прыгнула и оттолкнулась от моих коленок короткими лапками. И как ни в чем не бывало понеслась обратно…

Ни живая ни мертвая, плохо понимая, что происходит, я повернулась к Аришке, которая тряслась и плакала у меня за спиной.

— Зайчик мой, ну все… все… она убежала… все хорошо… — забормотала я, обняв ее, хотя у самой поджилки тряслись от пережитого ужаса.