— О, какое удобное ложе для содомии! — повернуласья к Сбригани. — Знаешь, друг мой, не пройдет и месяца, как задняя пещеркаЖюльетты станет, вот на этом самом алтаре, вместилищем для скромного, как ядумаю, фаллоса наместника Христова.

Погодите, нетерпеливые слушатели, погодите немного, ипоследующие события покажут вам, что предсказание мое полностью сбылось.

Собираясь в Рим, я намеревалась выставить себя совсем вдругом свете, нежели это было во Флоренции. Запасшись несколькимирекомендательными письмами, которые получила от великого герцога и в которых,по моей просьбе, он представил меня графиней, и имея все основания для этоготитула, я сняла дом, разом снявший все сомнения в законности моих претензий.Первой моей заботой было выгодно вложить свои капиталы. Грандиозное воровство,совершенное в убежище Минского, второе, которое имело место в Прато,полмиллиона франков, которых не суждено было увидеть младшей дочери синьорыДонис, наша флорентийская добыча, прибавленная к тому, что я скопила впродолжение путешествия по северной Италии, составили капитал, приносивший мневосемьсот тысяч ливров годовой прибыли — вполне достаточно, как вы понимаете,для того, чтобы позволить себе особняк, соперничавший с жилищем самых знатных ибогатых князей в этой стране. Элиза и Раймонда сделались моими камеристками, аСбригани посчитал, что лучше послужит мне, если перестанет быть моим супругом,а будет играть роль моего галантного кавалера.

Я разъезжала в поистине королевской карете. Средирекомендаций у меня было письмо к его светлости, кардиналу де Бернису, нашемупосланнику при дворе его святейшества, и он принял меня со всей изысканностью,какую только можно было ожидать от верного помощника Петрарки.

Следующий визит я нанесла во дворец прекрасной княгиниБоргезе, очень развратной женщины, которая будет играть заметную роль в моихдальнейших приключениях.

Два дня спустя я предстала перед кардиналом Альбани, темсамым, что считался отъявленнейшим развратником в Священной Конгрегации. В тотже день он призвал своего личного художника и повелел нарисовать с меня портретв обнаженном виде для своей галереи.

Следующей была герцогиня Грийо, очаровательная дама,которая, как это ни странно, совершенно не возбуждала своего до крайностимрачного и замкнутого супруга и которая влюбилась в меня с первого взгляда. Наэтом мои представления закончились, и вот в кругу этих свободомыслящих людей явновь пережила все волнующие подвиги своей юности, — да, милые мои, да,моей юности, и я могу употребить это слово, ибо в ту пору мне шел двадцатьпятый год. Однако мне грех было жаловаться на Природу — она не нанесла ущербани моему лицу, ни моему телу, напротив, она придала им тот роскошный налетзрелости и утонченности, какого обыкновенно недостает юным девушкам, и я могусказать без ложной скромности, что до тех пор меня считали очаровательной, а теперья стала исключительной красавицей. Тело мое не утратило гибкости, а груди —свежие, округлые, твердые — держались гордо и вызывающе. Мои ягодицы — я быназвала их величественными и в то же время восхитительными — не носили никакихследов грубого и даже жестокого обращения, которому я их то и дело подвергала,отверстие между ними было довольно широким, но отличалось приятнымрозовато-коричневым оттенком, полным отсутствием растительности, как у ребенка,и неизменно притягивало к себе трепетные языки; вагина также ничуть не утратилапривлекательности, хотя стала много просторнее, но при помощи всевозможныхухищрений и мазей, а больше — благодаря искусству, я могла заставить еевоспламеняться восторгом девственной куночки. Что же касается до моего темперамента,с годами он приобрел силу и уверенность, сделался устрашающим и постояннонаходился под контролем разума и, получив соответствующий толчок, становилсяпоистине неутомимым. Но чтобы привести его в движение, мне приходилосьприбегать к вину и другим возбуждающим напиткам, и когда вскипал мой мозг, ябыла способна на все. Я также употребляла опиум и другие любовные эликсиры,которые когда-то рекомендовала мне Дюран и которые в изобилии продавались вИталии. Никогда не следует бояться, что такие средства притупят похоть, так какискусство здесь помогает больше, нежели Природа; единственный их недостатокзаключается в том, что раз испытав, вы обречены принимать возбудители до концажизни.

Начало моего пребывания в Риме ознаменовалось победой наддвумя женщинами. Одной из них была княгиня Боргезе. Не прошло и двух дней, какона прочитала в моих глазах все, что отвечало ее собственным желаниям. Ей былотридцать лет, и она отличалась живым, глубоким и развращенным умом; фигура еебыла изумительная, волосы — роскошные, глаза — большие и прекрасные, помимовсего прочего она обладала богатым воображением и изысканными манерами.

Следующей моей добычей стала герцогиня Грийо — менееопытная, более молодая, обходительная и прелестная, отличавшаяся царственнойосанкой, скромностью и сдержанностью; она была не столь пылкой, как княгиня, ией недоставало воображения, зато она превосходила ее добродетельностью ичувствительностью. Как бы то ни было, я привязалась к обеим этим женщинам —если первая действовала на меня возбуждающим образом, вторая непосредственноутоляла нетерпение моего сердца.

Через неделю после первой встречи княгиня пригласила меня наужин в свое небольшое поместье, находившееся у самого города.

— Мы будем одни, — предупредила она, — вывсерьез заинтересовали меня, дорогая графиня, и я надеюсь продолжить нашемногообещающее знакомство.

Вы понимаете, что после таких слов никаких недомолвок междунами не было. В тот день стояла знойная душная погода. После обильной и, я бысказала, исполненной чувственности трапезы в окружении пятерых очаровательныхприслужниц, которая происходила в саду, где воздух был насыщен ароматом роз ижасмина и сладостным шепотом и прохладой журчащих фонтанов, княгиня увела меняв уединенный летний павильон, затерявшийся под тенистыми тополями. Мы вошли вкруглую комнату с зеркальными стенами, вдоль которых тянулась длинная низкаясофа, обложенная всевозможными подушками и подушечками, одним словом, это былсамый восхитительный храм, построенный Венере в Италии. Провожавшие нас юныеслужанки зажгли лампы, в которых за зелеными стеклами ароматизированный керосинподдерживал уютный огонек,

— Знаете, сокровище мое, — предложилакнягиня, — давайте отныне перейдем на «ты» и будем обращаться друг к другупо именам: я ненавижу все, что напоминает мне о браке. Зови меня Олимпия, а ябуду называть тебя Жюльетта, ты согласна, мой ангел?

И тут же жаркий поцелуй обжег мне губы.

— Дорогая Олимпия, — начала я, заключая в объятияэто пленительное создание, — разве есть на свете вещи, которые я бы тебене позволила? Разве Природа, одарив тебя столькими прелестями, не дала тебевласть над сердцами, и разве не должна ты соблазнять каждого, на кого упадеттвой огненный взгляд?

— Ты божественная женщина, Жюльетта, целуй же меня,целуй, — пробормотала Олимпия, откидываясь на софу. — О, сладчайшая,я чувствую — да нет, я просто уверена, — что мы вкусим неземное блаженствов объятиях друг друга… Я должна сказать тебе правду, всю правду… но не решаюсь…Дело в том, что я невероятно распутна, только пойми меня правильно: я обожаютебя, но сейчас меня возбуждает не любовь к тебе — когда я охваченавожделением, я глуха к любви, я совершенно забываю о ней и признаю толькобесстыдный разврат.