четырех папок. Ту, самую тощую и без фотографии. – Имя Дорошевич Елена Марковна тебе что-нибудь говорит? Она была администратором в…

– …в центральном Тарасовском Доме культуры. – закончила за меня Мила, одновременно заливая в заварочный чайник кипяток. – С восемьдесят пятого года. Лет десять проработала, если не больше.

Второй чайник, с кипятком, был тяжелый; она держала его обеими руками – но крепко. И эти руки не дрожали.

«Охотниковская порода», – прозвучало у меня в голове почему-то голосом Арцаха, довольно так и гордо-одобрительно. При том что фраза вообще-то принадлежит моей маме и изначальный контекст у нее не одобрительный нисколечко.

– Память у тебя! – к месту и искренне похвалила я. – А что же с ней потом стало? А семья, дети?

«Охотниковская порода»: Мила обернулась на меня и так поглядела, что я поняла: вулкан разбужен. Просто так, без предварительных расспросов, я свою справку не получу.

– А тебе, Женечка, для дела нового нужно? – Тетя кивнула на раскрытую папку.

– Да, нужно, – коротко согласилась я. – Хотелось бы эту Елену Марковну кое о чем расспросить. Больше рассказать не могу, клиентская тайна.

Тетя отставила чайник и, усевшись рядом со мной, развернула к себе единственный листок из досье. И затем чуть отодвинула подальше: дальнозоркость.

Так, нет, Евгения Максимовна, про свои когда-нибудь грядущие очки от дальнозоркости мы думать не будем. И о том, как в них наверняка неудобно стрелять из снайперской винтовки. Не-не-не. Только позитивное мышление, только хардкор!

Мила, шевеля губами, читала и даже потянулась рукой за отсутствующей ручкой сделать пометку, будто контрольную проверяла.

– Нет. Не было у нее семьи, – заметила тетя, оставив поиск ручки. Постучала ногтем по верхней строчке листка. – Она сама приезжая. Из Запокровского, это поселок городского типа, рядом с Покровском. Молоденькая такая девочка, ей в восемьдесят пятом только-только двадцать два стукнуло. Но хваткая, организовала все на совесть. Сперва помощницей администратора работала – там такая дама, Валерия Рудольфовна, вот она до нее администратором была… Да она и сейчас администратор там!

– Елена или Валерия? – Я навалилась локтями и грудью на стол.

– Валерия, Валерия. К семидесяти, но работает – ух! А куда денешься, пенсия же…

Я сцапала ручку и сделала пометку прямо на Шуркином листе.

– Валерия Рудольфовна… дальше?

– Коневец.

– А правду говорят, что она, ну, Елена, в девяностые будто бы укрывала грабительскую добычу в подвале Дома культуры? И состояла в связи с каким-то бандитом, которому эта добыча и принадлежала?

– Ты что, об этом даже статья была, в «Вестях Тарасова»! – закивала тетя. – За девяностый год… август или июль… Такое потрясение, такая женщина – культурная, вежливая, педантичная – и! Такое подозрение! Ее и на допрос вызывали, но ничего не выяснили.

– Может, плохо расспрашивали? – наугад предположила я. – Или она дала взятку?

Мила осуждающе на меня посмотрела. Выдержала паузу: проверить заварку. Потом начала разливать чай.

– Знала бы ты ее хоть чуть-чуть, ты бы так не сказала. Такие женщины всегда исключительно порядочны!

«Культурную женщину кто ж заподозрит-то», – протянул у меня в голове чуть в нос, с гнусавинкой, голос Осколкина.

– Она тогда лет пять с чем-то уже работала, администрировала… а ты сказала – десять с чем-то. Как же это ее с работы не попросили? Вроде советские еще времена.

– Перестройка. – Тетя пожала плечами. – И нравы не такие строгие, кто там будет следить. Да и цепкая она была, Елена.

– «Была»?

– Я не знаю, что с ней дальше стало. В девяносто восьмом я ее на посту еще застала, а дальше – Валерия Рудольфовна.

Я отметила и это, и факт наличия статьи в «Вестях». Последнюю, пожалуй, неплохо бы изучить: Мила на пару с Осколкиным расшевелила мое любопытство. И тут либо в библиотеку, либо… привлечь, что ли, Арцаха Суреновича?

А что, в прошлом деле он показал себя толковым союзником. А моих заказчиков не волнует, тяну ли я воз их задания в одиночку или мне подсобляют разнообразные бурлаки.

– Вот оно что, значит. А ты не знаешь, где она раньше жила, Дорошевич?

– Нет. Подругами-то мы не были. Так, в лицо друг друга знали. Но и только.

– Ла-адно, уже что-то. – Я прошлась взглядом по досье, но новых вопросов пока не возникло. – А какие-нибудь знакомые, друзья? Может, общалась она с кем-то близко – ты не подмечала?

– Как же тут подметишь? Мы и общались-то лишь по работе. Вот организатор она тоже была хороший, все при ней как надо: и зрителей рассадят правильно, и мероприятие вовремя начинается, и…

– …и нычка воровская в полной сохранности, – чуть ехидно подколола я, не удержавшись.

– Же-еня!

– Молчу-молчу. – Я протянула свою чашку зеленого чая (Мила приобщила, мол, на ночь для нервов полезнее, чем кофе), тетя протянула свою – и мы чокнулись.

– За твое здоровье и крепкую память! – прибавила я. – Ты сейчас очень мне помогла, спасибо!

Остаток вечера прошел довольно мирно и по-семейному: Мила потягивала чай, я дегустировала гостевые вкусности. Редкий спокойный вечер, и уж поверьте, я это ценить умею.

Уже позже, на ночь, мысленно прикидывая завтрашний план действий, я неожиданно подумала: может, применить к Миле гипноз? Действенная ведь штука, воспоминания вытягивает на раз. А главное, Мила ничего и не заме…

Так, отставить. Я и так получаю (ладно, еще только получу) полную ставку за укороченный рабочий день, нечего устраивать Миле такую подлянку, да еще без особой надобности. Я ведь еще даже не столкнулась с первыми трудностями (скудость сведений не в счет).

Само дело не виделось мне критически сложным. Мне надо всего лишь выяснить, что сейчас с этими женщинами и есть ли у них дети. А дальше пусть Руслан Осипович разгребается. Это его «Санта-Барбара», а не моя.

Не то чтобы мне впервой принимать близкое участие в чьей-либо судьбе, подчеркну – участие разговорного, а не боевого характера. Но я все-таки телохранитель, а не психолог, да и на беспристрастную третью сторону не тяну. Подробности чужих жизней… нет, я не хочу знать их больше, чем требуется, чтобы защитить охраняемый объект.

Прямо