Хозяйка собачонки, наоборот, бросилась к Ляне, вцепилась в свою питомицу и потянула к себе. Ляна заорала громче, потому что острые зубки разрывали кожу. К счастью, подоспела помощь. Марк притянул Ляну к себе, не позволяя ей размахивать руками, а Итан разжал собачонке зубы, освобождая кисть.

Боль не исчезла, по пальцам текла кровь, но Ляна замолчала и перестала вырываться.

— Тише. Терпи. Тише, — слышала она уверенный голос Марка.

Это она запомнила хорошо, еще с детства, когда разбивала коленки или напарывалась в лесу на сучок: хочешь, чтобы тебя пожалели, не реви, дай сначала оказать помощь. Важнее остановить кровь и обработать рану, чем утирать слезы. Поэтому она терпела, стараясь не смотреть на искалеченную руку.

Вокруг кричали люди, рычал Итан, но Ляна как будто отключилась. Нет, сознания она не теряла, просто ничего не слышала и не понимала, что происходит вокруг. Марк оттащил ее от толпы, усадил на стул и обернул руку платком.

— Потерпи, — доносилось как будто издалека, через гул в ушах. — Лянка, потерпи.

— У нее шок? — Итан, появившийся из ниоткуда, присел на корточки рядом с Ляной. — Покажи.

Марк убрал платок, прикрывающий рану. Ляна крепче сжала зубы.

— Надо к лекарю. — Итан поднялся. — Зажми.

— Я могу сам, — ответил ему Марк. — Заживет быстро, надо только убрать грязь.

— И остановить кровь, — возразил Итан. — Эта сучка порвала крупный сосуд. Заодно хорошо бы проверить, не пострадали ли сухожилия. Я ее понесу.

— За-ачем? — Ляна лязгнула зубами. — Я могу идти.

Она поднялась, опираясь на Марка, обвела взглядом разгромленный зал кондитерской.

— Мне жаль…

Итан выругался, перебивая ее, подхватил на руки и вынес на улицу.

— Ей жаль… — бурчал он, быстрым шагом уходя от кондитерской. — Нашла время извиняться… Успокойся, я все уладил.

Скорее всего, и оплатил убытки. Ляна прикрыла глаза. Вроде бы боль стихла, но на месте укуса пекло и пульсировало.

— Эй, юная леди! — прикрикнул Итан. — Нечего в обморок падать!

Ляна невольно улыбнулась, взглянув на него.

— Я не падаю, — пояснила она. — Немного кружится голова, и все.

— Ты меня пугаешь, — пожаловался Итан. — Не плачешь, не жалуешься…

Ляну услышала, как рядом хмыкнул Марк.

— А смысл? — поинтересовалась она.

Итан ответить не успел, они добрались до лекаря. Наверное, в кондитерской подсказали, где его искать.

Когда Ляна вышла из перевязочной, Марк сидел в приемной, держа на коленях какую-то коробку, а Итан стоял у окна, скрестив на груди руки и задумчиво покачиваясь с пятки на носок и обратно.

— Все, — громко сказала Ляна. — Можно идти.

— Посиди с Марком, я поговорю с лекарем, — велел Итан и ушел.

— Это у тебя что? — Ляна показала на коробку.

— Пирожные, — пояснил он. — Милорд им столько денег отвалил, чего свое-то оставлять?

Он отложил коробку в сторону и, поднявшись, обнял Ляну.

— Испугалась? — Он тихонько похлопал ее по спине. — Все уже позади.

— Угу… — всхлипнула Ляна. — Все так быстро произошло…

— Нельзя трогать чужих собак, — наставительно произнес Марк, — даже если они маленькие.

— Золотые слова, — добавил Итан, подходя к ним. — Ляна, зачем вы полезли к собаке?

— Простите, ваше сиятельство. — Она опустила голову. — Я не думала, что собачка может быть злой.

— Это хороший урок. Не все то, чем кажется. — Итан покачал головой и вдруг погладил ее по плечу. — Ничего, рана быстро заживет. Вы молодец, что не потратили дар на исправление этой ситуации.

Ляна опешила от похвалы: она была уверена, что Итан будет злиться.

— Вы можете обращаться ко мне на «ты», — выдавила она, смущаясь. И добавила: — Вы же намного старше.

— Правда? — В голосе Итана откуда-то появились ледяные нотки. — Я так выгляжу? Что ж… — Он повернулся к Марку. — Присмотри за ней, хорошо? Твоя сестрица все равно, что тридцать три несчастья.

Ляна не поняла, отчего Итан обиделся. Он не ругал ее из-за погрома в кондитерской, она извинилась, и ее просьба — всего лишь дружеский жест. Странный этот герцог! Может, из-за денег? Так она попросит отца все возместить.

— Балда, — засмеялся Марк, когда она тихонько поделилась с ним размышлениями. — Ты ж его старым посчитала.

— Он старше, и не на пару лет, — возразила Ляна.

Итан шел чуть впереди, широким размашистым шагом. Он, наверняка, ничего не слышал, на улице было шумно.

— Но и не на целую жизнь. — Марк хмыкнул. — Жаль, что ты не в его вкусе, в жены не возьмет. Надежный он… сильный… Смог бы тебя защитить.

— Пф-ф! — фыркнула Ляна, точь-в-точь как кошка. — Он тоже не в моем вкусе. Слишком высокоме… Ой! Что это?

Она остановилась, как вкопанная. По мостовой неслась лошадь без всадника. Люди с криками шарахались в стороны, никто не пытался ее остановить. Прямо перед Ляной на мостовую выкатился разноцветный тряпичный мячик, и за ним побежал мальчик лет пяти. Он не обращал внимания на шум и смотрел только на мячик, а лошадь бежала прямо на него.

Где его родители? Кто отпустил ребенка?!

Ляна едва успела остановить время. Крики и стук копыт стихли, над улицей повисла вязкая тишина. Вздохнув, она оглянулась на Марка. Он тряс головой, упав на колени.

— Лянка, ты можешь… можешь… внутри… — прохрипел он.

Может что? Ляна вдруг поняла, что Марк, в отличие от других, двигается. Значит, и она может? Просто раньше не пробовала! Она сделала шаг, другой… и выбежала на мостовую. Схватив мальчика, она вернулась с ним на панель. Но что делать с лошадью? Ляна не сможет ее успокоить. Оставить, как есть? И кто-нибудь другой попадет под копыта!

Ляна подошла к Итану, который застыл, обернувшись.

— Вы же меня слышите? — спросила она. — Вы… успеете? Дайте знак.

Веки Итана дрогнули. Если это не «да», то она бессильна что-либо изменить. Отматывать время назад нет смысла, неизвестно, кто и когда упустил лошадь.

— На счет «три», — сказала Ляна, возвращаясь на то место, где стояла. Мальчика держал за руку Марк. — Один. Два. Три!

Улица ожила. Уши чуть не заложило от дружного женского визга, а потом и от криков, когда стало понятно, что ребенок спасен. Итан каким-то невероятным образом запрыгнул на лошадь, когда она проносилась мимо, и сумел ее остановить. Люди ничего не поняли, но шумно радовались чудесному спасению.

К мальчику, наконец-то, подбежала мать.

— Лу! — рыдала она. — Мой Лу…

Ребенок, казалось, ничего не понимал, но, увидев мать, заплакал.