у обочины. Яркими красками полыхал подмосковный лес – жёлто-зелёная, багряно-красная палитра, с едва уловимыми полутонами, и над всем этим великолепием – синее небо.

– Благодать-то какая! – сказал отец, жадно вдыхая свежий воздух и прислушиваясь к лесным звукам.

Он был бледен, на лбу выступили капли пота.

– Нехорошо тебе? – спросила я. – Может, в больницу?

– Не-хо-ро-шо, – нараспев, внимательно глядя на меня, сказал он. – За вас боюсь, за детей. – И помолчав, добавил: – Поехали, Любка, к тебе, отлежусь спокойно.

* * *

Комната в университетском общежитии, куда я перебралась из гостиницы, была меньше шести квадратных метров. Чтобы не мешать отцу, я вышла, укрыв его пледом.

Вечером сели пить чай.

– За то, чем я сейчас занимаюсь, башку мне Хрущ отвинтит и на место не поставит, – сказал он и засмеялся. – Соображаешь, мурзилка? Или ты у меня совсем дура?

Я не была совсем дурой и понимала, что отец активно принимает участие в подготовке к перевороту.

Заговор против Хрущёва был в самом разгаре, события близились к логическому завершению.

Дворцовый переворот

Есть две истории: официальная, лживая… и история тайная, раскрывающая истинные события, история постыдная.

Оноре де Бальзак

Это было самое счастливое время моей московской жизни. Отец, если и выпивал, то в меру, и вокруг него ещё не суетились назойливые просители и ходоки из провинции. У брата он был в полном доверии и практически каждый вечер проводил у него на даче.

Незадолго до переворота он перестал принимать в гостиничном номере политических боссов, а вёл их на беседы в ресторан, прихватив и меня. Я сразу заметила, что он менял столики, за которыми мы обедали, боясь прослушки, чего раньше не было.

Даже в гостиничном номере отец старался не говорить ни о брате, ни о делах. Если ему хотелось поделиться новостью, что случалось после очередной встречи с Леонидом, мы выходили на улицу. Дорого мне потом обошлись эти разговоры.

* * *

Доверенными людьми в этот период в окружении дяди были генерал Константин Грушевой, генерал-полковник Пётр Горчаков и министр обороны Дмитрий Устинов. Но самым близким другом был генерал Николай Романович Миронов, один из немногих, не боявшихся говорить правду в лицо. Он любил хорошо одеваться, и дядя называл его в шутку «наш франт Коля». Миронов погиб в авиакатастрофе за несколько дней до снятия Хрущёва. Самолет, летевший в Югославию, врезался в гору Авала.

В начале октября 1964 года Леонида Ильича пригласили в Берлин на празднование пятнадцатой годовщины образования ГДР. Когда он вернулся 11 октября, Хрущёв ещё отдыхал в Крыму. Как мне помнится, отец ездил встречать дядю Лёню в аэропорт. В ту же ночь он позвонил мне и сказал, что собирался заехать и завезти продукты, но задержался за разговором с братом, так что решил заночевать у Леонида на даче и обещал появиться утром.

На следующий день он не приехал.

13 октября я позвонила ему на работу, чтобы сообщить о приезде в Москву моих родителей, с которыми отец был очень дружен. Нужно было их встретить и через помощника Леонида Ильича Виктора Голикова разместить в гостинице.

Отец был в каком-то странном состоянии и плохо вникал в то, что я говорила.

– Ты что, заболел? – спросила я.

– Нет, здоров как бык, – напряжённым голосом ответил он. – Волнуюсь. Тут такое, золотинка, начинается… Ты в ближайшее время никуда особенно не ходи. Сиди смирно. Может, вместе в Сибирь покатим…

– Я-то тут при чём? – удивилась я.

– В случае провала этот лысый идиот не пощадит никого из Брежневых, – тихо сказал отец, имея в виду Никиту Сергеевича.

Меня удивило, как открыто он выложил это по телефону, который, вне всякого сомнения, прослушивался. Только позднее я поняла, что все средства связи к этому времени находились в руках заговорщиков и необходимость в конспирации отпала.

Около полуночи отец примчался в общежитие. Его поздний визит меня не удивил. Он частенько наезжал проверить, одна я или нет. Иногда, разозлившись, я демонстративно открывала все шкафы. Это его обижало.

– Был у брата, по дороге заскочил к тебе. Давай, Любка, выпьем чаю.

– Ну, и славно, – сказала я, – отсюда вместе покатим в тайгу. У меня же не спрячешься, я тут, как под стеклянным колпаком. Со всех сторон просматриваюсь.

– А я что, по-твоему, не под стеклянным? Телефоны прослушиваются, на работе напротив посадили такую мусорскую рожу – с души воротит. У дома постоянно крутится какой-то прохвост – наблюдает, кто у меня бывает. Встретил тут как-то Мишу Шолохова, соседа моего. Он мне говорит:

– Слушай, Яша, не к тебе ли этого лопоухого топтуна пристроили? Он мне всех девочек распугает. Давай его керосином обольём.

Посмеялись и разошлись, а мне не до смеха.

Как-то на вечеринке мне пришлось встретиться с автором замечательного романа «Тихий Дон». Когда отец представил нас, я сухо сказала:

– Очень приятно.

Шолохов, привыкший к восторгам поклонниц, был моим равнодушием задет и пригласил на вальс. Танцевал он старомодно, как все его сверстники, отставив далеко руку и держа прямо спину. Так же танцевал Жуков, но был резче в движениях, хотя держал в объятиях бережно и нежно.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Шолохов.

– Нет, не знаю, – сказала я, не моргнув глазом.

Он так оторопел от моего ответа, что даже приостановился, да так неожиданно, что моя пышная по моде юбка чуть не накрыла нас с головой.

– Как, ты не знаешь, кто я? – воскликнул он.

– Отец назвал вас Мишей. Это всё, что мне известно.

– Плохо же вас в школе обучают литературе.

– Так вы литератор! – вздернув брови, удивилась я. – Как интересно!

Он прервал танец и молча подвёл меня к отцу.

– Опять небось гадостей наговорила хорошему человеку? – спросил отец.

– Гадости? Как можно-с? – возмутилась я. – Я достаточно хорошо воспитана, чтобы не обижать таких милых старичков.

Отец махнул рукой и демонстративно отошёл в другой конец зала. По дороге домой он всё допытывался, чем же я так задела такого нахала, как Шолохов.

– Ну откуда мне на самом деле знать министра химической промышленности, директора гастронома номер два, или литератора? – спросила я. – У нас их как нерезаных собак.

– Не ври. Шолохова ты знаешь хорошо, – отрезал отец.

Я пошла ставить чайник, а когда вернулась, он говорил с кем-то по телефону.

– Ты не волнуйся, – успокоил он, закончив разговор. – Всё будет в порядке.

– А я и не волнуюсь, – дёрнув плечом, ответила я.

Сели пить чай. Отец был возбуждён, непрестанно вскакивая с места, ходил, натыкаясь на мебель.

– Могила, а не комната! – проворчал он.

– Извини, других не имеем. И на