Он увидел Зулмиру и издалека поприветствовал ее, поднявруку. Она приветливо помахала ему в ответ. В другой стороне мистер Кобден давалинтервью журналистам испанского телевидения. Дронго искал глазами своегонапарника, но нигде не мог его найти. Это показалось ему странным. «Пьеро»должен был находиться в зале, но его почему-то не было на месте. Дронгоподнялся и прошел к сектору, где разместились несколько делегаций стран Африки.Среди темнокожих делегатов выделялась Зулмира Машаду — единственная белаяженщина в длинном ряду африканцев. Он протиснулся мимо двух полных делегатов иоказался рядом с Зулмирой.

— Я была уверена, что ты не подойдешь, — немного обиженносказала Зулмира. — Почему ты бросил меня ночью одну?

— Как это бросил? — удивился Дронго. — Я ушел только подутро, чтобы не компрометировать ответственного делегата из Зимбабве. В вашейстране и без того не любят белых, или ты хочешь иметь дополнительные проблемы?

— В нашей стране есть свои проблемы, — согласилась Зулмира,— но у нас не проверяют, где проводят ночи делегаты конгресса и с кем они спят.Я могу выбрать любого из присутствующих — белого, черного, желтого. Даже вполоску.

Они улыбнулись друг другу.

— Если честно, я просто не хотел тебя беспокоить, —признался Дронго, — мне нужно было принять душ и побриться. Принять душ я,конечно, мог и у тебя, но бриться все равно пришлось бы в своем номере. Ипотом, мне показалось, что я честно отработал всю ночь. Даже с некоторымрезервом. Разве не так?

Она прикусила губу от смущения. В глазах блеснули искоркивеселья.

— Так, — согласилась она, с трудом сдерживая смех. — Тебенужно было стать адвокатом, а не врачом. У тебя всегда наготове оченьпродуманная линия защиты.

— В следующей жизни обязательно воспользуюсь твоим советом,— согласился он и спросил: — Ты включила меня в состав вашей экскурсионнойгруппы?

— Конечно. Я уже попросила Эстеллу. Между прочим, онасказала, что к нам и так записалось очень много людей, но ради меня для тебяона нашла местечко. Хотя мне показалось, что эта экскурсия тебя заинтересовалабольше из-за футбольного стадиона «Бенфики», чем из-за возможности лишний разпосидеть рядом со мной.

— Какое коварство! — всплеснул руками Дронго. — Я еду тудаисключительно ради вас, сеньора Машаду, а вы говорите мне такие страшные,несправедливые вещи. Все. Никуда не поеду с вами. Останусь в номере. Голодный ибез ужина. Пусть вас замучает совесть.

— Она меня не замучает, — улыбнулась Зулмира, — но есливечером ты случайно окажешься радом с моим номером, можешь постучать…

На этот раз он прикусил губу, и в его глазах появилисьлукавые зайчики. Он согласно кивнул.

— Пойду к себе, — сказал он, — а то ваши делегаты смотрят наменя не очень-то при- ветливо. По-моему, все африканские и латиноамериканскиеделегаты готовы убить меня за то, что я отбил самую красивую женщину наконгрессе.

— А европейцы и американцы? — уточнила Зулмира.

— Среди них почти не осталось мужчин, — вздохнул Дронго. —Там слишком много стариков-импотентов и людей другой сексуальной ориентации.Тебе не повезло. У меня еще был выбор — между тобой и твоей подругой Эстеллой.А у тебя выбора нет.

Я здесь такой один…

Она громко рассмеялась, и сидевший перед ними делегатвозмущенно обернулся. Зулмира прикрыла рот рукой.

— Вон идет еще один, — показала она в сторону шедшего попроходу делегата. — Он, по-моему, вполне подходит. Хотя внешне он похож назанудного профессора, но, кажется, это еще очень сильный мужчина. Посмотри,какая у него походка и вообще как он двигается.

Дронго посмотрел и нахмурился. Зулмира показывала на РауляБельграно. На его «Пьеро». «Значит, внешность не всегда обманчива, — отметилпро себя Дронго, — если женщина в состоянии увидеть силу даже под такой «интеллигентской»личиной». Но почему она указала именно на него? Что это? Случайность? Или онанамеренно подчеркнула сходство между ними, поскольку знает об их вчерашнейвстрече? Может быть, человек, ждавший Дронго в его номере, был посланцемсеньоры Машаду? И поэтому она была так уверена, что Дронго не появится у нее?

— Ты сразу нахмурился, — весело поддразнила его Зулмира. — Япошутила. Он мне не нравится.

— Мне тоже, — проворчал Дронго. — Встретимся во время обеда,— сказал он и направился к своему месту.

Настроение было испорчено. «Проклятая профессия! — думалДронго. — Подозревать в каждой женщине, в каждом мужчине предателей». Проклятаяпрофессия. По-настоящему доверять нельзя никому. Даже «Пьеро», который долженего охранять. А кому вообще он доверяет? Дронго сел в кресло и, взяв ручку,начал задумчиво выводить в блокноте геометрические фигуры. Кому вообще ондоверяет? Эдгару Вейдеманису, своему другу и постоянному партнеру? Да, вневсяких сомнений. Кружкову, который помогает ему? Конечно, доверяет. Кому еще?Родителям. Безусловно. И еще Джил. Да, ей он верит абсолютно. Почему-то он неревнует, когда не видит ее долгими месяцами. На чем основана эта уверенность?Она слишком цельная натура. Или он так самоуверен? У западных людей другиепонятия об измене или предательстве? Глупости. У всех людей есть некиеморальные критерии, позволяющие им жить в соответствии с этими законами.Европейская цивилизация в основе своей определялась христианскими ценностями, азатем восприняла идеалы французского Просвещения. И эти нормы мораливосемнадцатого века, подхваченные французской революцией, оказали решающеевоздействие на развитие всей Европы в последующие три века.

«Проблема доверия, — подумал Дронго. — Как неожиданно островстала она перед всеми нами в двадцать первом веке!» Делегаты, собравшиеся сюдасо всего мира, вместе обсуждают возможность борьбы с атипичной пневмонией, а вэто время некоторые государства уже готовы ввести карантины, закрыть своиграницы, ущемляя права людей. Правильно или нет? С точки зрения защитысобственных граждан — безусловно правильно. Но с точки зрения той самой морали,тех самых ценностей, на которых базируется единая Европа, разве так можнорешать подобные проблемы? Пусть умирают китайцы и корейцы, лишь бы зараза непроникла к нам в страну. Разве это человеческий подход? И присутствие здесьделегатов со всего мира доказывает, что люди все-таки изменяются в лучшуюсторону. Даже быстрее политиков. Для собравшихся здесь делегатов смерть любогочеловека является трагедией. Они не желают мыслить категориями политиков,считающих сто человеческих трагедий лишь досадным недоразумением, а сто тысяч —статистической цифрой, способной вызвать политические потрясения. Они борютсяза каждую человеческую жизнь. Возможно, так и нужно относиться к жизни вообще.Бороться за каждого человека. И пытаться верить каждому из них.

«Только не с моей профессией», — вздохнул Дронго. Нужно былостать адвокатом, сказала Зулмира. Его отец так и сделал. И долгие годывозглавлял коллегию адвокатов в своей республике. «Почему я не стал адвокатом?— спросил себя Дронго. — Прекрасная профессия. А сейчас еще и самая денежная. Унас в семье несколько поколений были адвокатами». Правда, кажется, Бальзакговорил, что адвокаты, врачи и священники не очень-то уважают людей. Они знаютслишком много о человеческих пороках. Возможно, стань он адвокатом, быть бы емузаконченным циником. Хотя, с другой стороны, разве его отец циник? И разве былициниками лучшие адвокаты, о которых он читал в детстве? Тот же Плевако. Ведьесли разобраться, не профессия определяет человеческую жизнь, а сам человек. Слюбой профессией можно превратиться в циника, а можно и любить свою профессию,и верить в остальное человечество. Кажется, Никсон был адвокатом. Хотя этонеудачный пример — он плохо закончил свою карьеру.