выглядит так, словно когда-то было детской игрушкой. Я ни к чему не прикасаюсь, чувствуя необходимость существовать здесь, ничего не нарушая. Я не хочу ворошить прошлое, я просто хочу разобраться в хаосе в моей голове.

Я сажусь на край жесткой койки, которая выступает из одной из металлических стен. Если здесь когда-то и был матрас, то он давно сгнил. В углах огромного квадрата есть мусор и немного грязи, и я провожу по нему рукой в перчатке, прежде чем лечь и уставиться в потолок. Есть трещины, которые пропускают свет, и большой кусок черного металла выглядит так, как будто он вот-вот упадет внутрь, но я не двигаюсь.

Если судьба собирается облапошить меня, что ж, хуже, чем сейчас, быть не может.

Хэйден — моя пара. Я ощущаю вкус слов на своем языке и обнаруживаю, что все еще не могу примириться с ними. Я болею уже почти месяц из-за борьбы со своей вшой, и я так устала. Так измучена как разумом, так и телом. Вошь не дает мне покоя. Я постоянно дергаюсь и осознаю — даже во сне — и не могу расслабиться. Моя киска болит, чего я никогда раньше по-настоящему не испытывала. Не боль от жестокого обращения, а глубоко внутри, пустая, гложущая боль, как будто я нуждаюсь в том, чтобы меня заполнили.

По напеву вши, я думаю, что да. Сначала я должна быть наполнена Хэйденом, а затем ребенком, которого он собирается оставить внутри меня. Бессловесное разочарование закручивается спиралью во мне, но я сдерживаю его.

У меня уже была ночь слез. Я не позволю себе большего. Мне нужно решение. Поэтому я ложусь на спину и обдумываю варианты.

У меня… на самом деле их нет.

Я пыталась отрицать свою вошь. Я занимаюсь этим в течение последнего месяца, и это ни к чему не привело, кроме изнеможения и выжимания сил. В некоторые дни я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы встать с постели. Я не могу продолжать в том же духе вечно. Так что это большой минус.

Я не могу безопасно вытащить свою вошь из груди. Не без хирургического аппарата, который в настоящее время сломан. Так что это не вариант.

Я могла бы… убить Хэйдена.

Я немного порочно хихикаю при этой мысли. Ладно, я совершенно точно не могу убить Хэйдена. Мало того, что он сильнее меня, я никогда не смогла бы жить с собой, если бы причинила вред другому человеку. Я не такая. И я не испытываю к нему ненависти. Я просто ненавижу быть привязанной к нему.

Какой вариант это оставляет?

Боюсь, только один.

Я с трудом сглатываю, думая о том, что буду связана с Хэйденом. Одна ночь неприятного секса с мужчиной, который презирает меня и заставляет чувствовать себя ничтожеством? Я могла бы пережить это. Я, конечно, этого не хочу, но у меня бывало и похуже, и я это пережила. Меня пугает то, что будет дальше.

В том, чтобы сдаться, есть большой плюс. Ребенок. Я прижимаю руки к груди и представляю, как мой живот наполняется новой жизнью. Я представляю себе своего собственного ребенка, которого можно обнимать и любить. Мое сердце болит от желания. Я бы хотела ребенка. Я бы так сильно этого хотела. За всю мою жизнь никогда не было никого или чего-либо, кто любил бы меня безоговорочно. Сколько я себя помню, меня бросали из одной приемной семьи в другую, и у меня никогда не было домашнего животного. Такой милый ребенок, как пухленькая Рашель Лиз, был бы потрясающим. Я бы даже взяла маленького плаксу вроде Рухара Харлоу, потому что, когда он улыбается своей детской улыбкой, вы чувствуете, что весь ваш мир становится ярче.

Ребенок. Моя вошь хочет, чтобы у меня был ребенок. Слезы угрожают подступить к моим глазам, и я чувствую прилив желания и любви такой силы, что мой кхай немедленно начинает мурлыкать, без сомнения, думая, что Хэйден находится в комнате.

И это возвращает меня на землю.

Хэйден.

Если я поддамся резонансу — а все в моем теле вот-вот выйдет из строя, так что, похоже, у меня нет выбора, — меня будут считать его парой. Его женой. Я буду привязана к нему навсегда. Я застряну с тем, что он будет смотреть на меня с презрением каждый день до конца моей жизни. Его раздраженное насмешливое фырканье каждый раз, когда я заговариваю. Он будет ломать меня до тех пор, пока я не стану никем.

И это та жизнь, в которую я приведу своего ребенка.

Томительная боль наполняет мою грудь. Мои родители никогда не любили меня, отдали на усыновление в возрасте двух лет. Я всегда мечтала о настоящей семье и о том, чтобы жить долго и счастливо. Что однажды все плохое, через что я прошла, останется позади, и это будет стоить того, потому что у меня не будет ничего, кроме счастья, до конца моей жизни.

Трудно смириться с тем фактом, что это всего лишь сон. Что я отказываюсь от всего, на что когда-либо надеялась.

Моя спина болит от жесткой кровати, и я ерзаю, пытаясь устроиться поудобнее. Когда я это делаю, немного пыли попадает мне на лицо, и я кашляю, садясь. Не самое удобное место для отдыха. Я оглядываю комнату, смутно раздраженная тем, что так и не приняла никакого решения.

Когда я это делаю, я начинаю чувствовать себя виноватой. В одну из стен напротив меня встроено сиденье, и оно большое и, очевидно, размером с ша-кхая, а не с человека. Сбоку есть дверь, и хотя она в основном разрушена, я предполагаю, что она ведет в отдельную ванную комнату, опять же размером с ша-кхаи. Как там компьютер называл своих людей?

Ша. Верно.

Они не хотели приходить сюда. Из того, что я помню из историй, которые рассказывала мне Джорджи, они собирались на природу, на другую планету — или что-то в этом роде, — когда они потерпели крушение здесь и не смогли улететь.

У них не было выбора в том, как сложилась их дальнейшая жизнь. Они просто смирились с этим и продолжали жить дальше. Они справились. У них были дети, и они жили своей жизнью, и они делали все, что могли, с тем, что им было дано.

Я разглаживаю одной перчаткой свои пушистые леггинсы, размышляя.

Может быть, мне тоже нужно смириться с этим. Может быть, мне нужно признать, что, подобно инопланетным предкам, которые потерпели здесь крушение, у