Вторую чашку он пару дней назад через потайную дверь выставил в зал для клиентов почтового отделения, что находилось за кирпичной перегородкой.

“К чему она теперь, зачем держать эту чашку рядом, – рассуждал тогда Марк, – раз уж я все равно осиротел? На что я продолжаю надеяться?” С такими мыслями Марк поднес чашку к лицу и вдохнул цветочный аромат помады. Аромат за прошествием дней изменился и теперь был горько-дымчатым, как паленая листва.

9

Рукописи, вопреки убеждению, плохо горят. Плотные пачки долго схватывает пламя. Не сразу они покрываются чернотой. Как и осенние листья.

К чему безудержная страсть? К чему все эти любовные истории, когда есть семейное благополучие? Что я, в самом деле, распереживался из-за каких-то облезлых деревьев? Каждую секунду в мире умирает не по одному ребенку и дереву. В конце концов борьба между Инь и Янь заканчивается великим опустошением. И после поры листопада, так похожего на падение желтоголовых от желтухи, наступает Зима Белого Листа.

Так не лучше ли с самого начала сидеть под деревом, занимаясь любовью с “Ничто”? Пусть кругом бушуют воды Ганга, мы будем сидеть под деревом и добиваться великого успокоения духа. Пустоты нирваны. Безусловно, природа несет в себе женское начало. Да, сейчас листок охвачен агонией любви. Скорее всего, это полубезумный поэт или поэтесса решили выразить свою любовь к миру.

Решив так, я стер с бледно-розовой чашки помаду и поставил ее на место. Затем, подумав немного, я подложил под чашку конверт, как блюдце, и опустил в нее кленовый лист.

И тут сильный порыв ветра, приоткрыв дверь, внес в помещение почты целую прорву листьев вперемешку с тончайшими серпантиновыми ленточками бумаги, так похожими на рождественский елочный дождь или китайский фейерверк. Тысячи лоскутков бумажного фейерверка. Листок – как часть композиции, часть некой икебаны – тоже несет в себе шифр. Он, как эмоциональный иероглиф с прожилками-кисточками, рассказывает об участи любой истории.

10

“Раз уж на ней не осталось запаха помады Юны, может быть, она еще послужит вместилищем осеннего праха нашей любви”, – думал Марк, ставя чашку над абонентскими ящиками почтового отделения. А сегодня перед неотвратимым самоубийством он решил посмотреть, что стало с этой чашкой, и еще раз, напоследок, вдохнуть сырую горечь осени. Каково же было его удивление, когда он увидел в чашке осенний лист – явный знак, а под чашкой конверт со штемпелем, по которому он сразу определил, что этот конверт отправлен из почтового отделения с улицы Июльских Дней.

“Наконец-то! – подумал Марк. – Хоть какая-то весточка. Помада стерта. Осенний листок символизирует окончание наших отношений. А может быть, моя возлюбленная просит о помощи. Кричит о том, что наша любовь может продержаться еще чуть-чуть. Бежать, – заколотилось его сердце, как сумасшедшее, – бежать, бежать на улицу Июльских Дней… Бежать, чтобы успеть. Пока не поздно, пока луна не убыла, совершив свой круг. Застать еще на губах Юны остатки жаркой летней любви, остатки былых признаний. Наверняка почтальон обратил внимание на хрупкое письмецо с просвечивающим листиком без обратного адреса”.

11

Примерно с такими мыслями, быстро обменявшись нескольким словами с почтальоншей, я поспешил на улицу. Все-таки листопад – моя стихия. Он необыкновенно вдохновляет меня, наравне с сильными порывами ветра и раскатами грома, и ливнем.

До чего же изящна осенняя пора! Листья, подхватываемые ветром, кружились, устремляясь к небу. А девушка в кимоно уже, по-видимому, возвращалась с рыбного рынка, неся на своих хрупких плечах корзинку с большим серебристым облаком палтуса.

Она шла, цокая, цокая своими сабо, думая, что к обеду вся эта рыбина будет приготовлена и съедена домочадцами…

– Здравствуйте, Лий-сан, – вежливо поздоровался я с ней.

– Здравствуйте, господин, – словно кивнула она изящной головкой в то время, как я внимательно разглядывал ее лиственный покров-наряд. Ища новых знаков.

– Славный сегодня Сигуре, – сказал я, имея ввиду осенний мелкий дождь.

– Да, – кивнула она в ответ, – в такие дни я очень грущу.

– Послушайте, Лий-сан, а как поживают ваши родственники? – спросил я. По правилам этикета я должен был осведомиться о благополучии и здоровье родных.

– Спасибо, хорошо, – кивнула она опять, – только вот меня беспокоит моя названная сестра.

– А что стряслось с вашей сестрой? – спросил я.

– Она очень плоха. У нее опять обострение. Теперь ей запрещают даже гулять по парку и постоянно держат в закрытой комнате.

– Почему? Что у нее за болезнь?

– Ее считают сумасшедшей, потому что она предпочла учебе в университете общение с природой. Потому что она отказалась от карьеры ради любви. А еще они считают ее сумасшедшей из-за того, что она общается с деревьями, как с родными, из-за того, что назвалась не той, кем ее считали. Как когда-то меня считали сумасшедшей из-за того, что я читала западные книжки.

– Чем же я могу вам помочь? – поинтересовался я, понимая, что эта милая сакура ко мне неравнодушна. Как, каким непостижимым образом? Но я отчетливо уловил ее некую привязанность.

– Может быть, вы поговорите со мной о моей сестре? – предложила сакура Лий-сан.

Конечно, я понимал, что история о больной сестре была лишь предлогом к нашему общению. Все сходилось. И этот кусок ткани, и кимоно деревца были схожи по узору. Значит, это отнюдь не случайное происшествие, а тоже тайное признание в любви. И я даже не удивился, когда в какой-то момент сакура Лий-сан протянула мне полную белую чашку с чаем. Точь-в-точь такую же, что я разглядывал сегодня полдня на почте.

Значит, уже вечер. Но я не мог отказать бедной девушке в дружеском участии. Как не смогу отказать и впредь. А значит, мы каждое утро во время моих прогулок будем встречаться с ней под чистым небом. Ведь до этого я встречался с женщинами, как правило, под платанами или липами в городском парке.

Гораздо приятнее общаться с великим Инь под великим Янь. И за что мне только была дарована такая благодать?

12

Собственно, на этом день подошел к концу. Нагулявшись вдоволь и насладившись сполна своей прогулкой, я вернулся в общежитие уже за полночь. Сигуре все еще продолжал накрапывать. Но это даже к лучшему. Ведь в дождь так хорошо пишется.

Возможно, родившаяся фантазия вдохновит меня на окончание книги о средневековой японской культуре. По крайней мере я точно знал, о чем она будет. Она будет о вечной таинственной борьбе Инь и Янь. О взаимозаменяемости и перетекаемости в этом мире мужского и женского начал. О том, что, пока человек жив, его никогда не отпустит его противоположность.

“Возможно, завтра мне уже следует наведаться в эту типографию, – улыбнулся я. – Узнать расценки на издание научно-популярной работы… Надеюсь, завтра-послезавтра осенние страсти утихнут и типография откроется.