Досталось от репортера и жене Туза. По его словам, «мягко говоря, спутница жизни» привыкла сорить деньгами, заработанными нелегким трудом Аркадия, а теперь их стало меньше. Поэтому она бросила его, забрав с собой детей. Но и этого мало! Как нарочно, «случилось несчастье с лучшим другом Аркадия Туза, с любимцем семьи и соседей — добродушным и жизнерадостным псом Рокером». Сокрушенно вздохнув, репортер сообщил, что, когда пес был на прогулке, «неизвестный лиходей» нанес ему тяжкий удар по голове какой-то железякой.

— Как только поднялась рука этого негодяя на то, что принято называть «божьей тварью»?!! — с фальшивым пафосом восклицал он.

Далее следовал рассказ, как Аркадий отвез Рокера в лучшую ветеринарную клинику, где врачи сделали все, что могли. Однако сегодня утром они были вынуждены сообщить ему о том, что Рокера больше нет. Туз отправился в ОВД Лисянское с требованием найти и наказать убийцу его лучшего друга. Но…

— …Менты оказались мастерами только лишь шить «липовые» уголовные дела, — продолжал пафосным тоном репортер. — Они глумливо отказались даже принять заявление, дескать, у них и без того дел по горло. И тогда нервы у Аркадия не выдержали… Мы его не оправдываем — в этом трудно кого-либо оправдать. Но, наверное, надо понять, что он тоже в немалой степени жертва. Да, да, да! Именно жертва! Жертва обстоятельств, жертва ментовского произвола, жертва того, в какой стране мы сегодня живем, в стране, не желающей жить по высоким нравственным стандартам, свойственным любой стране Запада.

«Вишенкой» на этом «торте» стал пассаж о Гурове. В телерепортаж тоже была вставлена врезка съемок, сделанных на телефон свидетеля.

— …А вот и он, так сказать, «хозяин нынешней жизни», свойственной полицейскому государству, где подавлены свободы, где властвуют скомпрометировавшие себя чиновники и вполне вольготно криминалу. Это — полковник Гуров, опер Главка угрозыска. Случайно ли он оказался на улице Лисянского в этот день и этот час, — нам неизвестно. Но он пришел сюда со своим табельным оружием. И не просто пришел — воспользовавшись случаем, Гуров не преминул пустить его в ход! Именно в тот миг, когда, увидев плачущего мальчика, стоящего подле свой бабушки, которая волей рока тоже была поражена смертоносным свинцом, Аркадий замер, надо думать, вдруг осознав, что он творит нечто страшное, что ему нужно немедленно остановиться… Скорее всего, он через мгновение отбросил бы свое ружье, проклиная того, кто придумал эту адскую машину убийства. Но — не успел…

Рыдающим голосом телерепортер объявил, что в самый неподходящий момент душевных терзаний Туза «опер Гуров выскочил из укрытия и прямой наводкой выпустил несколько пуль в человека, который и сам уже был готов остановиться». А потом, «понимая, что он совершил страшную ошибку, убив того, кого уже не надо было останавливать», Гуров «решил поизображать из себя спасителя ребенка — вот он, как видно, мнит себя подобием «Воина-освободителя» из Трептов-парка».

— …Многие из тех, — продолжал «давить на чувства» расходившийся телелиберал, — кто стал свидетелем чрезвычайного происшествия на улице Лисянского, высказали слова сожаления о случившемся и свое недоумение по поводу действий полковника, как видно, чьей-то кровью мечтающего раздобыть себе генеральские погоны. Что ж, какая страна, таковы и ее, так сказать, герои…

Стас, не проронивший ни слова в течение всего этого репортажа, под конец, не выдержав, яростно выпалил:

— Козел! Урод! Брехливая, либерастическая скотина! Петро! Вот скажи мне: почему у нас терпят такие, как этот «Ливень», подопечные СМИ? Лева жизнью рисковал, а эта сволочь все переворачивает с ног на голову. И ведь как хитро подает! Типа, тот отморозок — да, виноват, что убил несколько человек. Но он, видите ли, жертва нашего государства. Я так понял, у этого чмыря вся Россия виновата в том, что у психопата Туза окончательно сорвало «крышу»?

— Вот именно… — едко усмехнулся Орлов. — Они работают на деньги наших заклятых «друзей», поэтому и цели преследуют те, что им указали их хозяева — всемерно белое чернить, черное — обелять, привести Россию к майдану и в конечном итоге к распаду страны. Это во всех смыслах — «голубая мечта» Запада. А почему их терпят? С Западом нам приходится играть «в поддавки», изображать либеральную толерантность. Америкосы спят и видят, чтобы вытеснить нас с газового рынка. Поэтому по каждому пустяку и раздувают всемирную истерию, начинают давить на своих союзничков: как вы можете покупать газ у тоталитарного режима?!! Это паскудство, Стас, называется «большой политикой». Так что брешут — да и хрен с ними, пусть брешут. У всяких там «освободителей России», наподобие отставного шахматиста, отставного премьера и всякой прочей шелупони, будет лишний повод где-нибудь в Риге или Таллине потрепаться на темы «прав человека». Нам от этого — ни жарко ни холодно. Что думаешь, Лева?

Гуров в ответ рассмеялся и махнул рукой:

— А что тут думать? Собака лает — ветер разносит. Пусть треплет языком, мне на это начхать с высокой колокольни. Более того! Древние говорили: если тебя хвалит твой недруг — насторожись, значит, ты что-то делаешь неправильно. Если же твой враг тебя всячески бранит и поносит — ты на правильном пути. Так что, Стас, этот репортеришка сам себе оказал медвежью услугу. Те, кто знает правду, слушать его не станут. Этот «Ливень» уже и так дышит на ладан — не из самых популярных каналов. Ну а теперь и вовсе как бы не крякнул.

— И правильно! — обрадовался Орлов, видимо, опасавшийся, что услышанное повергнет Льва в крайнее огорчение. — Что у вас на завтра?

— Да у нас и сегодня еще не закончилось! — хохотнул Крячко. — Теперь-то, с учетом того, что Леву от дела отстранили, мне придется бегать, как загнанной борзой. Ты сегодня к кому еще планировал заглянуть? — повернулся он к Гурову.

— К бывшему депутату Цеблентальскому… — лаконично пояснил тот. — Да, Стас, ты прав, — теперь к нему съездить придется тебе. Ну а я что думаю? Если бы знать, что меня не станут ежедневно дергать на всякие комиссии, на всякие «правилки», мы бы с тобой, наверное, махнули на Байкал — в те места, где якобы коренной сибиряк Давишин начинал свою служебную карьеру. Только это нам поможет распутать все узлы и хитросплетения биографии нашего усопшего «праведника». Кстати, по мнению его наложницы Люташкиной, у которой, по ее словам, абсолютный музыкальный слух, на самом деле родом он гораздо западнее, и не только Урала, но и Москвы. Люташкина уверена, что у Давишина в голосе был какой-то то ли южный, то ли еще и западный говор.

— Занятный момент… Уж не Ростов ли «папа» и не Одесса ли «мама» тут замешаны? — Стас сморщил нос, словно принюхиваясь к чему-то подозрительному.

— М-м-м… Ты считаешь это обстоятельство достаточно значимым в плане вашего расследования? — вопросительно взглянул на Гурова Орлов.

— При определенных обстоятельствах такие «малозначащие факты» иной раз играют решающую роль. О! Мне кто-то звонит! — прервался Лев, доставая телефон.

Это была его недавняя собеседница — сотрудница министерства Анна Симакова. Она сообщила, что смогла поговорить с одной из тех сотрудниц, которая была в весьма близких отношениях с Давишиным. Встретиться с Гуровым она не захотела, но о своем бывшем любовнике кое-что все же решилась рассказать. По ее словам, она несколько раз была в загородном доме Давишина, который находится на улице Рябиновой, восемнадцать, в коттеджном поселке Веселовском. Там у него два хороших приятеля. Один, судя по лицу, уроженец Закавказья, его зовут Феликсом, и живет он рядом с Давишиным. Другой живет чуть дальше, это профессор права Тульницков Дмитрий Захарович. Больше Анне ничего дельного узнать не удалось. Поблагодарив ее, Гуров отключил связь и сообщил своим коллегам-приятелям: