Тревога накапливается в стыде, который порождается нереалистичными ожиданиями и ошибочной информацией. Когда мы соглашаемся с навязанным обществом стереотипом, что нам не следует грустить по пустякам – тем микромоментам нашей жизни, о которых мало кто говорит, – наши внутренние поля готовы быть засеяны семенами неуверенности в себе и стыда. Вот как это может отражаться в наших мыслях: «Все так радуются предстоящим выходным, но я чувствую страх и печаль. Стало быть, со мной что-то не так». Или так: «Каждое воскресенье по вечерам у меня сосет под ложечкой, но я никогда не слышал, чтобы об этом говорил кто-то другой. Стало быть, со мной что-то не так». Когда фраза «со мной что-то не так» появляется в вашем внутреннем диалоге, тревога уже готова постучаться в вашу дверь.

Наше общество отчаянно нуждается в том, чтобы больше говорить о сколь очевидных, столь и деликатных моментах разрушения и обновления нашей жизни. Вы должны знать, что будут времена, когда вы почувствуете себя так, будто смотрите с утеса в темноту бездны и ощущаете пустоту внутри. Вам захочется убежать от нее: найти что-то или кого-то, кто мог бы забрать ее. Но когда вы вспомните, что в чувстве пустоты нет ничего дурного и нужно лишь подождать, пока оно пройдет, вы заполните эту пустоту. Когда мы не знаем, чего ожидать, мы впадаем в наши привычные состояния стыда и тревоги.

Давайте рассмотрим некоторые из этих микромоментов, чтобы вы смогли начать замечать и называть эмоции, которые могут рождаться вокруг них. Первый из таких моментов – переход света во тьму, лета в осень. Каждый год он поражает меня в самое сердце. Если я не обращусь к нему осознанно, он возвращается ко мне в виде тревоги, но, когда я вспоминаю, что должна принимать жизнь на ее условиях, я могу продолжать двигаться дальше в потоке жизни.

Света становится меньше, время идет. Мальчику исполнилось десять, он уже не ребенок, и время для рождения детей прошло. Я вижу беременную женщину в очереди к кассе, и вдруг проваливаюсь на одиннадцать лет назад и вспоминаю свою беременность: мой живот полон надежды и любви, я на пороге всего нового и захватывающего. Тогда тоже была боль, но теперь ко мне из прошлого в настоящее летят радость и предвкушение – еще один слой осознания того, что этот этап жизни закончен. Ох уж эта жизнь. Ох уж эта душа, чувствующая, остро осознающая течение времени, но продолжающая свое движение вперед.

Света становится меньше, время идет, приближается мой день рождения. Уходящие годы наполняются мудростью и невозмутимостью, но почему тогда день рождения приносит скорбь? Дело не в нем самом, а в трансформации, которая может произойти, только если отпустить старое. Есть рождение, и есть смерть. Таков закон трансформации, обряд инициации при каждом переходе. Это сердце моей работы, моя глубочайшая страсть, и все же каждый год я скорблю о смене времени года, о сокращении светового дня.

«Это время меланхолии, – говорит мой муж. – Очень красивое время». Чувство меланхолии сильно в его душе художника. Он легче меня примиряется с уходом света. Я не считаю совпадением, что родилась вскоре после смены времени года. Юнгианский аналитик Марион Вудман говорит, что мы проходим через трансформации подобно нашим родам (преждевременным, поздним, через кесарево сечение, естественным). Возможно, верно и то, что призвание нашей души связано с тем временем года, в котором мы родились. Я знаю, что есть люди, которым комфортно в темноте, которые чувствуют себя как дома, находясь в изоляции. Я тоже такая, но мне все же нужно какое-то время, чтобы свыкнуться с этим.

«Это время потерь», – говорит мой муж, напоминая мне обо всем, чему я учу. Это время, когда старые потери просачиваются в сознание. Потеря его отца. Потеря моей бабушки. И ее день рождения тоже. Я скучаю по ней. Теперь я чувствую ее близость. Закрывая глаза, я вижу ее розы. Я чувствую свет ее улыбки, когда она приветствует меня у входной двери. Я пробую ее мелко нарезанную стручковую фасоль, курицу гриль и салат, только что принесенный из дедушкиного сада. Она была одним из моих ангелов и остается им до сих пор.

Я слушаю своих клиентов и слышу в их рассказах печальный аккорд утраты: смерть дедушки, отношения, расцвет которых не случился, воспоминания о матерях и отцах, которых больше нет. Мы связаны этим родовым каналом, все мы, нежные человеческие души, которые должны пережить потерю как часть нашего пребывания на этой планете. Для тех из нас, кто настроен на трансформации, течение времени – это портал, и мы протискиваемся через него, неловко подстраиваясь к его ритму.

Существует одно доступное средство, облегчающее дискомфорт. Это лекарство, которое природа дала нам от потери: скорбь. То, что начинается как пустота, когда я наблюдаю угасающий свет, превращается в полноту, когда слезы дождем падают в мой внутренний колодец. Я плачу, пишу и отдаюсь тому, что есть.

Нет никакой борьбы с природой: времена года меняются, время течет, и независимо от того, что люди делают на этой великой, прекрасной планете, мы никогда не изменим законы природы. Она всегда учит нас совершенству своих ритмов: когда мы покоряемся и скорбим – а значит, позволяем себе остановиться на время и дать слезам пролиться, – нам предоставляется возможность разобраться с печалью, которая живет в нашем сердце и от которой так легко убежать в теплое, активное и солнечное время года. Эти короткие дни сигнализируют о начале времени, когда мы должны обратиться внутрь себя, пристроившись к священным и уязвимым местам, и позволить действовать пустоте, дремлющему времени, из которого следующей весной взойдут ростки возрождения. Когда мы вдыхаем темноту вместо того, чтобы бежать от нее, мы вспоминаем, что бояться нечего. Когда мы встречаемся с ней открыто, мы заполняем пустоту и превращаем то, что могло бы быть моментом тревоги, в сокровище.

Тревога воскресного дня – это частое переживание, которое поражает многих людей, у которых были трудности со школой или с работой. Это чувство, которое возникает при мысли, что в понедельник мы должны выйти в жизнь, которая вызывает в нас тревогу или пробуждает воспоминания о ней. Много лет назад я работала с клиенткой, у которой были большие сложности с этим видом тревоги. Вместо того чтобы признать это, она проецировала ее на своего партнера, заводя знакомую пластинку под названием «Недостаточно». Она анализировала их день (Достаточно ли тесно мы связаны?), его лицо (Достаточно симпатичное?) и саму себя (Достаточно ли я хороша?). В конце концов она смогла признать в этом проявления ее сверхбдительности: той части, которая постоянно сканирует горизонт в поисках затаившейся опасности.

Во время обсуждений я попросила ее дать имя своей воскресной тревоге – той, что была с ней на протяжении десятилетий ее жизни. Теперь настало время пригласить ее выйти из тени и сделать реальной, чтобы ей не пришлось появляться откуда-то сбоку, требуя внимания, стуча в заднюю дверь и поднимая шум вокруг прекрасного мужа хозяйки. Как только у тревоги появилось имя, я посоветовала своей клиентке нанести упреждающий удар. Вместо того чтобы ждать очередного воскресного исполнения песни «Недостаточно», пригласить тревогу войти через парадную дверь для разговора. Тогда она могла бы вступить с ней в прямой диалог и спросить, что ей нужно. Можно было бы начать разговор от имени внутреннего любящего родителя и спросить, потребуется ли им вернуться назад во времени к тем болезненным воскресеньям из детства, когда на горизонте маячила школа. Нужно ли им посидеть вместе на односпальной кровати, любящему родителю и маленькому ребенку, пока ребенок, уткнувшись головой в воображаемое любящее плечо, рассказывает взрослому свою историю и плачет? Когда моя клиентка встретилась со своей воскресной тревогой и вступила с ней в диалог, она проследила эту тревогу до самого корня – потребности предаться воспоминаниям о прошлых горестях, – вернувшись к прошлому и успокоив его. И необходимость в проекции исчезла.