— Безграничный кредит! — «Княжна» со смехом и слезами выбежала в другую комнату. Послышалось громкое, истерическое рыдание. Чарномский вышел следом, а когда вернулся, был крайне взволнован и мертвенно-бледен.

— Ее высочество чрезвычайно вам благодарны, — с чувством произнес он, пожимая де Ривасу руку. — Не знаю, согласится ли она приехать в Болонью, куда приглашает ее граф Орлов, но смею надеяться, что согласится. Ведь ее высочество крайне смела, бесстрашна и… предприимчива. Я был бы очень признателен вам, если бы вы подождали ее решения день-два. А покуда держите все в величайшей тайне.

При этих словах он приложил палец к губам.

Более недели де Ривас и переодетый нищим лейтенант Христенек (на четверть немец, на половину еврей, а в остальном грек), присланный для подмоги Иосифу Михайловичу, посменно следили за домом княжны из австерий напротив ее дома. Поначалу ничего не происходило, «княжну» по-прежнему навещали доктор и аббат-иезуит. Затем она посетила контору Дженкинса, после чего расплатилась с долгами и полиция и кредитор перестали досаждать ей. Однако она и не думала собираться в Болонью.

* * *

Татищев оторвался от чтения, поднял голову.

Так вот когда познакомились де Ривас и Христенек, более четверти века назад! А может, были знакомы еще ранее. Незнакомых людей редко посылают для «подмоги» резидентам.

Павел Андреевич вздохнул и снова углубился в чтение. И его воображение, в котором ему отказывали плохо знавшие его люди (а кто мог похвастаться, что знает подполковника Татищева хорошо?), снова стало рисовать в сознании образы и картины, непроизвольно возникающие от чтения сухих строчек.

* * *

Дом Жуяни совершенно преобразился.

«Графиня Селинская» стала принимать гостей, держать открытый стол, начала выезжать, посещая то гуляния, то выставки и галереи. Ее красивейший в городе экипаж, а то и саму, наряженную и веселую, бешено мчащуюся на резвоногом скакуне с кавалькадой вновь появившихся поклонников, можно было ежедневно наблюдать на улицах Рима. У ворот дома днями и ночами тесно стояли экипажи, толпы нищих осаждали ограду, глазея во двор и оглашая криками всякое появление «княжны», а паче — ее блестящий выезд. Рим заговорил о сиятельной гостье, как до того о ней говорили Берлин, Венеция и Рагуза.

Де Ривас, будучи однажды на вечере у «княжны», изыскал возможность остаться с ней наедине и спросил:

— Когда вы намерены ехать в Болонью?

— Все устроится, будьте покойны, — не сразу ответила она.

Еще через два дня де Ривас письменно напомнил «княжне» о предложении графа Орлова. Ответа он дожидался бесконечно долго. Наконец капитан получил от «княжны» короткую записку, где она приглашала его на свидание в церковь Санта-Мария-Анджели. Здесь, в пустынном сумраке одной из молелен, она заявила:

— Желание благоденствия моему отечеству и моим будущим подданным столь велико, что я принимаю предложение графа. Я еду завтра.

Двенадцатого февраля, поместившись со своей свитой и слугами в несколько экипажей, «графиня Селинская» выехала из Рима на Флорентийскую дорогу. Артисты, художники и местная знать провожали ее пожеланиями удачи и держали батистовые платочки у глаз. Толпы народа долго бежали за ее поездом, в восторге от того, что присутствуют при сем действе и являются его участниками.

Какие-то два юноши бежали за поездом «княжны» столь долго, что поначалу, уменьшаясь в размерах, превратились в две точки, а затем совершенно скрылись из виду провожающих. Посему никто не видел, что они скорее соревновались уже в беге между собой, нежели пытались догнать экипажи. Бег их закончился, когда один из юношей, споткнувшись о неровности Флорентийской дороги, так приложился физией об эти неровности, что, кажется, своротил набок челюсть. Его соперник, разумеется, остановился тоже, помог товарищу подняться и повел его, рыдающего, обратно в Вечный город.

В Болонью «княжна», то бишь «графиня Селинская», прибыла шестнадцатого. Капитан де Ривас приехал днем ранее. Далее произошло то, чего многие до сих пор не могут простить генерал-аншефу графу Алексею Орлову. Его высокопревосходительство принял княжну весьма ласково, оказывал ей всяческие почести и, наконец, влюбился. Игра ли то была с его стороны во исполнение данного ему императрицей поручения, или на самом деле «княжна» охмурила и его своими чарами, только в отношении ее граф повел такие негоции, чтобы ни у кого не оставалось никакого сомнения, что он влюблен. Он дарил ей дорогие подарки, открыто выезжал с ней и даже покинул ради нее свою любимую фаворитку Машеньку Давыдову.

А потом граф тайно обвенчался с «княжной» во флотской церкви на адмиральском корабле «Три иерарха», что стоял на рейде в Ливорно. Роль попа при венчании исполнял де Ривас, коему наклеили фальшивые бороду, брови и усы, а роль диакона — лейтенант Христенек.

* * *

Здесь Татищев хмыкнул. Секретарь поднял голову, посмотрел на подполковника и снова углубился в свои бумаги.

«Ай да капитан флота! — подумал Павел Андреевич. — На все руки мастер! Ну ладно Христенек, на нем, верно, клейма ставить негде. Но вы-то, господин Ривас? Как же королевская кровь в жилах? Разве понятия о чести и благородстве для вас пустой звук? И как это возможно, чтобы в одном человеке уживались лихой брандер, герой Чесмы, выказавший вершины мужества и героизма, и обманщик, паяц, шут? Но факт участия в липовом венчании столь высокопоставленной особы и побродяжки, всклепавшей на себя высочайшее имя, может весьма пригодиться!»

Подполковник Татищев вновь углубился в чтение.

* * *

Ах, как был обласкан императрицей Иосиф Михайлович, когда княжна Тараканова, арестованная адмиралом эскадры Грейгом, была доставлена в Петербург! Как стремительно стала двигаться ввысь его карьера!

Перво-наперво стал он жить во дворце, потому как сделался капитан де Ривас воспитателем Алеши Бобринского, сынка Екатерины Алексеевны от князя Григория Орлова. Потом, допущенный на интимные вечера в Эрмитаже, которые устраивала императрица, — честь, оказываемая немногим, к тому же означавшая полное доверие к лицу, принимавшему участие в сих оргиях, — теперь уже майор де Ривас сошелся с камер-фрейлиной императрицы Анастасией Соколовой и с высочайшего разрешения и благоволения женился на ней. А через два года случился у подполковника де Риваса роман с самой императрицей, после коего подарила она ему тайно сына, названного именем отца Иосиф и перевернутой его фамилией — Савир, да пожаловала в придачу орден Святого Иоанна Иерусалимского. А сие, ни много ни мало — высшая награда Мальтийского ордена.

Сделав де Риваса полковником, кавалером командорского креста и рыцарем Мальтийского ордена, императрица отправила его на юг, в действующую армию. Да и то, заскучал Иосиф Михайлович при дворе, ведь не до скончания же века расшаркиваться с вельможами да шпацировать по балам и раутам. К тому же проект реорганизации русского флота, коим он занимался несколько лет, был полностью готов.

Полковник де Ривас получил назначение к князю Тавриды Григорию Потемкину. Светлейший, наслышанный о его отношениях с императрицей, погрызя, по своему обыкновению, ногти, на флот его не взял, а поручил ему Мариупольский кавалерийский полк. Затем, в очередную турецкую кампанию, Потемкин сделал его дежурным генералом при своем штабе — то есть генералом на побегушках. Де Ривас отомстил ему за это следующим: он попросил светлейшего, с коим у него установились внешне дружеские отношения, пристроить своего сына, Оську Савира, на службу. Дескать, пора юнцу пороху понюхать.