— Ты не права, Никулишна! Во-первых, Колька — толковый мужик, из новой формации ментов. Во-вторых, на записи почти четко видно, как мужик за твоей спиной проявляет подозрительную активность, совершает какие-то пассы руками, после чего ты вылетаешь из автобуса. Ну, и в-третьих, как я понял, у тебя тоже имеются кое-какие доказательства, что покушение на тебя — не плод буйной дамской фантазии. В баночке ведь не анализы. Или я ошибаюсь?

— Ты гений, Петька! — радостно завопила я, а гений снова подпрыгнул на месте.

— Завязывай, Василь Иваныч, орать-то, — приходя в себя от испуга, проворчал себе под нос Петруха. — Тебя не поймешь: то гений, то придурок, то жених… Ты уж определяйся скорее с моим статусом!

— Гений, гений, — успокоила я приятеля. — Знаешь, что нужно сделать? Ты свяжешься со своим Колькой Зотовым и попросишь его о помощи чисто по-дружески: дескать, Колян, проведи экспертизу содержимого судна. Тьфу, баночки, естественно. Сможешь убедить друга? Он тебе не откажет?

— Возможно, и не откажет. Только если в банке окажется что-то неправильное с его точки зрения, вопросами замучает.

— А мы его — ответами! — беспечно отмахнулась я, потому что в эту минуту меня больше интересовали не вопросы мента новой формации, а содержимое баночки. И еще кое-что: — Петька, мне срочно нужно посмотреть запись из автобуса.

— Думаешь опознать своего ночного гостя? — догадался Петруха.

— Ага.

— Ты же не видела его лица.

— Зато фигуру хорошо разглядела. Очень миленькая, между прочим. Как у древнегреческого атлета. Я такие только в Эрмитаже видела, на шедеврах великих мастеров.

— Это ты говоришь мне, своему жениху?..

В целях соблюдения моей безопасности было решено, что Петруха заночует у меня. Я закрыла входную дверь на все замки и на цепочку, но этого мне показалось мало, и я заставила Петьку пододвинуть к двери еще и тумбочку для обуви, после чего со смешанным чувством облегчения и тревоги улеглась на диван.

Пока Петька суетился в кухне, пытаясь соорудить хоть какой-нибудь ужин (или уже завтрак?) из того скудного продуктового набора, что имелся у меня в холодильнике, я горячо жаловалась Клеопатре на судьбу. Крыса слушала крайне невнимательно, ее больше занимала моя забинтованная голова и клапан катетера, торчавший под ключицей. В спешке, с какой мы покидали больницу, я про него совсем забыла. Надо вытаскивать! Я же не могу ходить с торчащей из меня трубкой!

— Знаешь, Василиса, я отказываюсь от юрдого звания твоего жениха. Уж извини, — заявил Петька, появляясь на пороге.

— Не очень-то и хотелось, — слабым голосом отозвалась я, но заинтересовалась: — А почему?

— Ты не хозяйственная. Разве может в холодильнике у нормальной женщины храниться крем для лица, молочко для тела и упаковка сушеной лаврушки? Ни тебе колбаски, ни пельмешек, даже яиц нету!

— Яйца есть вредно, сплошной холестерин. А колбаса — вообще отрава!

— Серьезно? Знаешь, я бы с удовольствием отравился каким-нибудь сервелатом или, на худой конец, «Докторской». Но за неимением отравы я гречку сварил и кофе. А ты чего кислая такая? Плохо себя чувствуешь?

Петька с аппетитом набросился на гречневую кашу, а меня, по правде сказать, при виде еды затошнило, но кофе я с удовольствием попробовала.

— Ты сможешь достать из меня катетер? — поинтересовалась я у приятеля. Тот поперхнулся кашей и мучительно закашлялся. Я терпеливо дожидалась, когда он снова сможет дышать полной грудью и адекватно реагировать на ситуацию. Наконец Петька обрел дар речи.

— Что, добрый доктор забыл внутри тебя какую-то дрянь? — утерев слезы, предположил умник. — Вот так и получается: доктор насвинячил, а Петька убирай! Я что, ассенизатор, что ли?

— Дурак ты, а не ассенизатор! Никто во мне не свинячил. Бох поставил мне подключичный катетер, чтоб за каждым разом вены не дырявить, так вот его нужно достать.

Примерно с минуту Петька пристально меня разглядывал, таинственно мерцая фиолетовым синяком, а потом с жалостью в голосе произнес:

— Вась, а может, ты зря из больницы сбежала?

— Почему это зря? — не поняла я. Вообще-то, мое состояние здоровья на данном отрезке времени оставляло желать лучшего. Возможно, я и полежала бы еще в больнице под присмотром бдительной Зинаиды, тем более что в ее глазах я недавно приобрела непререкаемый авторитет. Но где гарантия, что коварные «покусители», узнав о постигшей их неудаче, не довершат начатое? В третий раз фортуна может оказаться не на моей стороне.

— Мне почему-то кажется, — осторожно пояснил Петруха, — что голову тебе стоит получше подлечить, а то вишь, как ты думаешь: сам Господь Бог капельницу тебе ставил…

— Говорю же — дурак, — пожала я плечами. — Бох — это не Бог, а врач!

— Вот-вот!

— У врача фамилия Бох. Евгений Арсеньевич Бох. Между прочим, медальон под твоим глазом, — кивнула я на Петькину красу, — его рук дело. Золотые руки, право слово!

— Угу, золотые… Ладно, где эта твоя клистирная трубка? Только предупреждаю, я не профессионал.

— Это не страшно. Ковчег был сооружен дилетантом, профессионалы построили «Титаник», так что не робей, дружище! — с этими словами я с негромким, но жалобным стоном стянула с себя футболку.

— Упс… — или что-то в этом роде слабо вякнул Петька и с грохотом повалился со стула. Тарелка с гречневой кашей прилегла рядом.

Шустрая Клеопатра, почуяв халяву, оставила в покое мою голову в бинтах и с видимым удовольствием приступила к незапланированной трапезе. Странно! Что это так взволновало приятеля? Наверняка не стерильные медицинские нашлепки, которыми меня щедро украсили в больнице. Учитывая род занятий Петрухи, могу с уверенностью утверждать, что ему доводилось видеть и не такое. Опустив глаза, я тихо ойкнула и с поспешностью, на которую только была способна, выбежала из комнаты. Дело в том, что, кроме нашлепок и клапана катетера, на мне ничего не оказалось. То есть совсем. В смысле нижнего белья. Напяливать бюстгальтер на свежие раны, а потом еще и носить его с достоинством — пытка покруче «испанского сапожка», который широко применялся средневековой инквизицией. К тому же Петька забыл прихватить эту пикантную деталь дамского туалета, когда принес мне в больницу свои вещи. Да и где бы он взял лифчик — у маменьки? Я бы в нем утонула.

В крайнем смущении я закрылась в ванной. Как же это я не подумала, что своим неглиже могу так смутить мужественного криминалиста? Да и то сказать, на Петьку я давно смотрю как на подружку, то есть друга, а вот в качестве мужчины как-то его не воспринимаю. Хотя на чей-то вкус он, наверное, настоящий мачо. Вопрос в том, как Петька воспринимает меня. Интуиция подсказывает — чисто дружеские отношения в его планы не входят. А может, он просто не может справиться со своим либидо?

В дверь ванной деликатно поскреблись.

— Василь Иваныч, Клеопатра всю гречку слопала, — в голосе Петрухи явно сквозили виноватые нотки. — Заворот кишок может случиться… С голодухи нельзя сразу так много кушать. Неплохо бы ей желудок промыть.