— И как он себя повел? — спросил Джек.

Миссис Болтай немного помолчала.

— Так же, как поведет себя в подобной ситуации любой мужчина. Ушёл. В то же утро.

Она закурила очередную сигарету.

— Я сменила замки. Получила развод. Железный брачный контракт, в котором учитывалась супружеская измена, лишил его прав на мои деньги от «Ням-ням». Я ничего не знаю о его дешевых похождениях, потому что решила ничего не знать. Боюсь, больше ничем не смогу вам помочь.

Она умолкла и уставилась на кончик своей сигареты.

Мэри сверилась с блокнотом.

— Вы знаете, где он поселился после того, как ушёл от вас?

— Понятия не имею. Думаю, у одного из своих трофеев.

— У вас есть предположения о том, чем он собирался заняться?

— Нет. Я вычеркнула его из своей жизни.

— А он никогда не впадал в депрессию? — спросил Джек.

Миссис Болтай вздрогнула и переспросила с лёгким удивлением:

— В депрессию? Вы думаете, он мог совершить самоубийство?

— Извините, но я вынужден задать вам этот вопрос, мэм.

Она взяла себя в руки и снова надела маску надменного безразличия.

— А мне-то что, инспектор? Он давно уже вычеркнут из моей жизни. Да, он часто впадал в депрессию. Состоял на учете в клинике Святого Церебраллума ещё до того, как я с ним познакомилась. Сами понимаете, в Пасху ему бывало особенно худо, и он всегда слетал с катушек, когда видел в меню омлеты или яйца «Бенедикт». Каждый раз, как появлялась сальмонелла, жизнь казалась ему полной страданий. Иногда он просыпался в поту с воплем: «Помогите, спасите, выньте меня, я варюсь!» Ну и что тут смешного, сержант?

Последнее замечание было адресовано Мэри, которая не вовремя фыркнула и постаралась замаскировать смешок чиханьем.

— Нет-нет, мэм, у меня сенная лихорадка весь год.

— Миссис Болтай, — продолжал Джек, не желая упускать нить разговора, — вы знаете эту женщину?

Он положил перед ней фото из Вены.

— Нет.

— Было бы лучше, посмотри вы на этот снимок прежде, чем отвечать.

Дама коротко глянула на фотографию и глубоко затянулась сигаретой, выпустив в воздух облачко дыма.

— Одна из его шлюшек, смею вам сказать. — Она подняла на Джека глаза и нехорошо прищурилась. — Я два года с ним не виделась, мистер Шпротт. Мы разведены.

Вдова встала, подошла к окну и повернулась к ним спиной. А через мгновение спросила спокойным голосом:

— Он сильно мучился?

— Вряд ли, миссис Болтай.

Похоже, она облегченно вздохнула.

— Спасибо, инспектор. Несмотря ни на что, я рада это слышать.

Она выглянула из окна. Посреди лужайки красовалась кирпичная стена шести футов высотой, в фут шириной и в два фута толщиной. Сооружение поросло мхом, раствор начал выкрашиваться.

— Он любил стены, — рассеянно сказала миссис Болтай, отводя взгляд от строения в саду, и уставилась в пол. — У него было невероятное чувство равновесия. Как-то раз он заснул на стене пьяным в стельку и всё равно не упал. Я возвела эту стену к его пятидесятилетию. Он все говорил мне, что, когда придёт время, хотел бы умереть на какой-нибудь своей любимой стене и сидеть на ней мертвым, пока его не снимут.

Она ещё раз глянула на кирпичный монолит на заднем дворе и произнесла почти шёпотом:

— Теперь это его надгробие.

Джек увидел позади стены Болтая большое деревянное сооружение со стеклянной крышей. Миссис Болтай догадалась, куда он смотрит.

— Это был его бассейн. Он построил его, когда мы сюда переехали. Он хорошо плавал — единственный вид физической деятельности, в котором он преуспел. Хорошая плавучесть, природная обтекаемость, особенно при плавании в обратную сторону — острым концом вперёд, я хочу сказать. Если у вас больше нет вопросов…

— Пока нет, миссис Болтай, спасибо.

— Миссис Болтай! — послышался голос от двери. — Вам пора на получасовую разминочку.

Они обернулись и увидели атлетического сложения блондина лет тридцати, одетого в банный халат. У него были кудрявые волосы и большие карие коровьи глаза.

— Это мистер Грилькур, — быстро сказала вдова, — мой личный тренер.

Грилькур кивнул в знак приветствия. Полицейские оставили их наедине и пошли к машине.

— Думаете, это она прикончила Болтая? — спросила Мэри.

— Да нет. Она не верит, что он мог сам свалиться. Помните, её слова: «заснул на стене пьяным в стельку и всё равно не упал»? Мне кажется, она чего-то недоговаривает. У неё имеются секреты. Может, с его смертью это не связано, но всё равно.

— У большинства людей есть секреты, — заметила Мэри. — Куда мы теперь?

— В «Палитру» к мистеру Туппердяйсу.

— Как он связан с Болтаем?

— Никак.

* * *

Мистер Туппердяйс был крупным добродушным мужчиной с красным лицом. Джек хорошо знал его — их сыновья вместе играли в футбол. Лавка одновременно служила и галереей. На стенах висели картины художников-абстракционистов.

— Мистер Шпротт! — радостно воскликнул мистер Туппердяйс. — Не ожидал вас тут увидеть!

— Я сам этого не ожидал, Эдди. Вы хоть одну из этих картинок продали? — спросил Джек, показывая на заляпанные краской холсты.

— А как же! Двести восемьдесят фунтов за штуку.

— Двести восемьдесят?! Да это ж макакина мазня!

Туппердяйс ахнул и украдкой огляделся по сторонам.

— Невероятно! У вас, детективов, дьявольское шестое чувство! Понимаете, их и правда рисовала обезьяна, шимпанзе, но это между нами, ладно?

Джек положил на прилавок картину.

— Это принадлежит моей маме, — сказал он. — Нарисована тут корова. Она говорит, это Стаббз.

Туппердяйс ничего не сказал и развернул холст.

— Как поживает миссис Шпротт? Кошек прибавилось?

— И не спрашивайте.

— А ваша очаровательная жена? Её снимок на обложке в нынешнем утреннем номере — это просто… Ой!

Он ойкнул так внезапно, что Джек не понял, позитивное это «ой!» или негативное. Туппердяйс достал из кармана зеркальце и несколько мгновений изучал картину, нависая над ней, словно хирург. Несколько раз он хрюкнул, наконец снова выпрямился, снял очки и постучал ими по зубам.

— Да, в одном вы правы.

— Это Стаббз?

— Нет, это корова.

— Не говорите мне, что это подделка.

Мистер Туппердяйс кивнул:

— Боюсь, что так. Написано в его стиле, вероятно в начале того столетия, в котором он жил. Интересно, что нарисована именно корова. Обычно Стаббз писал лошадей, поэтому очень странно, что фальсификатор написал в его стиле корову, а не излюбленный объект мастера.