Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вам вынесли благодарность?
Она вспыхнула и скромно кивнула:
— И это тоже.
Джек вспомнил теперь, где прежде встречал её имя. Она получила благодарность не только за безупречную полицейскую работу, но и за незабываемое исполнение роли леди Анны.
— Впечатляет. А вы хотите что-нибудь узнать обо мне, кроме того, что я не в Лиге?
— Да, — ответила Мэри. — Что случилось с вашим прежним сержантом?
— Его звали Алан Мяснейк. Хороший был человек. Погиб в автомобильной катастрофе.
— Сожалею.
— Наверняка не так сильно, как я. Ведь это я сбил его на «вольво» моей жены. Но я не виноват: он выскочил прямо передо мной.
— Он был… рослый? — несколько опрометчиво спросила Мэри.
Джек печально покачал головой.
— Вам уже доложили об убийствах великанов? Иногда кажется, будто в нашем управлении больше и поговорить не о чём. Ладно, послушайте из первых уст: кроме случая с Мяснейком, я действовал в рамках самозащиты. Когда какой-нибудь верзила кидается на вас с ножом, о превышении необходимых мер самообороны думать не приходится. Либо он, либо я. Кстати, в прямом смысле слова великаном являлся только один из них. Остальные просто отличались высоким ростом. Но знаете, что меня на самом деле бесит?
— Нет. Так что же вас бесит?
— Вы слышали о том, как я спас Гензеля и Гретель от ведьмы-людоедки?
— Боюсь, не доводилось.
— Или как я отбил сотню детишек у Гаммельнского крысолова?
— Не думаю…
— А о том, как я обезвредил серийного женоубийцу Синюю Бороду?
— Только вчера от Бриггса.
— А о том, как я прикрыл нелегальный притон по превращению соломы в золото?
— Нет.
— Обвинил Джил в нападении на Джека с отягчающими обстоятельствами?
— Ни слова.
— Не дал мистеру Панчу сбрасывать детей с лестницы?
— Наверное, я прослушала.
— В том-то и дело. Двадцать шесть лет я усердно трудился, пытаясь принести справедливость всем, кто подпадал под мою юрисдикцию. Я вел большинство расследований ОСП, и мне хотелось бы думать, что я не рядовой детектив. И какие из моих дел помнят? Да ни одного! Я прикончил несколько верзил, и теперь я почему-то всего лишь истребитель великанов!
Через несколько минут они подъехали к дому миссис Болтай. По иронии судьбы он назывался «Веселое яичко».
УСТРИЦЫ В ШАГЕ ОТ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ПРАВ!
Вчера свершился самый большой исторический прорыв в деле защиты прав животных со времен средневековья: был принят билль о равенстве животных (антропоморфных) и человека. Этот законодательный акт гарантирует права животных, считающихся достаточно очеловеченными, на функционирование внутри общества homo sapiens. Соискатель должен пройти тест «на речевые и познавательные способности», и, будучи одобрен советом, состоящим из пяти человек, он получает удостоверение личности, которое позволяет ему спокойно жить в отведенном для этого безопасном участке Беркшира. «Это большая победа, — сказал мистер Козлик Билли, один из главных лоббистов. — Общество и так слишком долго нас игнорировало». Права обычных неантропоморфных животных под этот акт не подпадают, потому на них по-прежнему можно охотиться, убивать их, выращивать и поедать безнаказанно.
«Сова», январь 1962 г.
— Доигрался-таки! И кто же его убил — ревнивый муж?
— Мы не говорили, что это убийство, миссис Болтай.
Бывший дом Болтая представлял собой большое строение в духе Тюдоров, но только в духе. Он отличался нарочито дешевой элегантностью: мебель и картины — сплошь имитации и репродукции, пол в холле покрыт линолеумом «под мрамор». Они беседовали с миссис Болтай в большой кухне, сидя за столиком с пластиковой столешницей «под дерево». Облаченная в жакет из искусственного леопардового меха хозяйка с преувеличенной грацией курила «Собрание» через позолоченный серебряный мундштук. Волосы её были покрашены в чёрный цвет, а лицо после недавней подтяжки представляло собой застывшую маску. Она растягивала слова на великосветский манер и выглядела так, словно жидкую пудру на её физиономию накатывали валиком. Все в доме было искусственным, включая саму миссис Болтай, не сводившую с Джека жесткого взгляда.
— Какая разница? Он ведь мёртв, не так ли?
— Значит, вы не были близки?
Она снова рассмеялась.
— Когда-то были, инспектор. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как…
Она умолкла, подыскивая пример.
— Словарь? — предложила Мэри.
— Точно. «Верность» — слово не из лексикона Шалтая, точно так же, как «словарь» — не из моего. Я знала, что он спит с кем попало. Наделенный редкостным шармом, он на любую юбку, какая попадалась ему на глаза, смотрел как на добычу.
Миссис Болтай помолчала минутку. Ни Джек, ни Мэри не проронили ни слова, и она продолжила:
— Он женился на мне ради денег. Моя девичья фамилия Гарибальди. Как я понимаю, это вам о чём-то говорит?
— Говорит, — согласился Джек.
Он не хуже других знал, что семейство Гарибальди имеет большой вес на рынке выпечки. Компания «Выпечка и сладости ням-ням» стоила более ста тридцати миллионов, а её редингское производственное отделение выпускало более пяти тысяч пакетиков шоколадных изделий в день, и это только ассорти из молочного шоколада.
— Умирая, отец целиком оставил кондитерский концерн мне. Шолту понадобились мои деньги.
— Для роскошной жизни? — спросил Джек, не понимая, почему тогда Шалтай работал в этой дыре на Гримм-роуд.
— Для игры на бирже, — ответила миссис Болтай, вынимая окурок из мундштука и гася его в пепельнице из поддельной черепаховой кости.
— А на чем он играл?
— По большей части на банкротствах или тому подобных делах. Он скупал акции, когда те падали перед возможным слиянием предприятий, а затем продавал, когда они вырастали в цене — если, конечно, вырастали. Он вел очень рискованную игру. Около восьми миллионов фунтов моих денег спустил на свои дурацкие планы. Южноамериканский цинк, североамериканский цинк, канадский цинк… Вообще, — она на мгновение замолчала, — сдается мне, не много найдётся цинка, на котором он не спекулировал. Иногда срывал куш, но по большей части терпел убытки. Мы прожили вместе восемнадцать лет, и за это время он пять раз сколачивал состояние и пять раз разорялся. И, оказавшись при деньгах, всегда пускался во все тяжкие. Я думала, что он поутихнет, что эти выходки просто помогают ему доказать самому себе собственную привлекательность в глазах дам. Но все продолжалось, мистер Шпротт, и приобретало все более вопиющий характер, пока я не велела ему прекратить. Он отказался, и тогда я сказала ему, что из моих денег он больше ни пенни не получит.