Сумка висела на локтевом сгибе, а пудреница была крепко зажата в ладони левой руки. Правой она взяла пуховку, собираясь изничтожить заблестевшее пятнышко на кончике носа. Коридор был абсолютно пуст, видимо, потому, что было ещё раннее утро и не все кабинеты приступили к работе. Пустыми были даже кожаные стулья, стоящие около окон вдоль всего коридора. Лёгкими движениями кисти Евдокимова принялась наводить марафет своей «великолепной фотографии», когда за её спиной отворилась дверь и в проёме показался мужчина в зеленоватом костюме.

Не поворачиваясь, а просто посмотрев в зеркало, Евдокимова сумела оценить качество костюма. Мелкий диагональный рубчик упругой ткани произвёл на неё хорошее впечатление. Белая накрахмаленная рубашка, слегка ослабленный узел дорогого галстука — всё было к месту. Изменив угол наклона зеркала, Евдокимова едва заметно усмехнулась: ну и чем она не Шерлок Холмс? Но, когда Наталья Эдуардовна увидела лицо респектабельного господина, внешний лоск её словно испарился: она вспомнила, где она встречалась с этим отвратительным типом, никогда не идущим на компромисс и не уважающим признанные школьные авторитеты. Это был отец близнецов, Вороновский Лев Борисович, собственной персоной.

* * *

— Анастасия Аркадьевна, к вам можно? — Евдокимова заискивающе улыбнулась и, не дожидаясь разрешения, переступила порог кабинета.

— Вы на приём? — Ледяной голос Свияжской ремнём с размаху хлестанул слух.

— Вы… меня не узнали? Это же я, Настенька, здравствуйте, моя дорогая. Ну и заработались же вы! — Евдокимова сделала ещё несколько шагов и, подойдя к столу, собралась усесться. Она, всё так же продолжая улыбаться, уже отодвинула стул, как над самым ухом прозвучало нечто, никоим образом не укладывающееся в голове:

— На приём существует предварительная запись. Производится она у секретаря в книге регистрации. Будьте любезны записаться на свободное число, а сейчас я попрошу покинуть кабинет и не мешать мне работать. Извините, острая нехватка времени, знаете ли.

— В чём дело? — вскипела Евдокимова. — Что наговорил вам обо мне этот мужлан?

— Вы о ком? — впервые подняла глаза от бумаг Свияжская.

— О Вороновском, конечно, о ком же ещё! Он успел проскользнуть к вам в кабинет и наговорить обо мне не бог весть что, а вы приняли его слова за чистую монету! Боже мой, Настенька, какой же вы, оказывается, святой и наивный человек!

— Если у вас неважно с памятью, то могу напомнить, что меня зовут Анастасией Аркадьевной, и вы пришли в серьёзное государственное учреждение, а не на домашнее чаепитие по случаю рождения двоюродного племянника — это во-первых.

— Но…

— Во-вторых, предварительную запись на приём производит секретарь, ваша фамилия на сегодняшний день в списке не значится.

— Всё правильно, — попыталась прервать её Евдокимова, — я, так сказать, неофициально…

— Далее, с кем я говорила и о чём говорила, вас касаться не должно ни с какой стороны. Если вас всё же этот вопрос каким-то образом затрагивает, то, с моей точки зрения, человека умнее, порядочнее и достойнее, чем доктор Вороновский, отыскать сложно. Я глубоко убеждена, что он не может пойти на обман и что только крайние обстоятельства могли заставить его обратиться ко мне за помощью.

Несмотря на то что фрамуга была полуоткрыта, Евдокимовой показалось, что в кабинете очень душно. Откровенно не ожидавшая подобной отповеди, она испугалась. Надо же, как всё бестолково складывается! Ещё несколько дней назад они пили с Настенькой чай, по-соседски болтая о всяких женских пустяках, а теперь — на тебе, запишись на приём. Интересно, откуда она знает Вороновского? Нет, что ни говори, а Москва — это просто большая деревня.

— Анастасия Аркадьевна, — как можно более убедительно постаралась произнести Евдокимова. — Упаси меня Бог плохо говорить про этого достойного человека, видимо, мы просто не так поняли друг друга. Дело в том, что между нами произошло досадное недоразумение, и только. Я зашла к вам не как официальное лицо, вы не о том подумали, милая. Да мне бы и в голову не могло прийти выяснять отношения, просто мне нужен ваш совет.

Видя, что Свияжская не возражает и не выпроваживает её за дверь, Наталья Эдуардовна, слегка осмелев, присела на ближайший стул и продолжила:

— Понимаете, на основании детских слов трудно представить объективную картину происходящего и, уж тем более, сделать какие-то справедливые выводы. Дети часто преувеличивают или, наоборот, умалчивают о чём-то. Я думаю, что вся суть произошедшей истории в том, что уважаемый Лев Борисович сделал поспешные заключения, опираясь только на детские эмоции и слова. Вот и всё. Если вы мне уделите всего несколько минут, я смогу вам всё объяснить и, уверена, недоразумения отпадут сами собой.

Евдокимова остановилась, ожидая слов Свияжской, а та, с интересом посмотрев на неё, скептически произнесла:

— Как мило, Наталья Эдуардовна, что вы готовы пожертвовать собственным временем, чтобы разрешить ситуацию. Жаль только, что этого времени нет у меня.

Она опустила глаза в документы и стала работать специальным маркером, выделяющим основные места в тексте, показывая таким образом, что она крайне занята и не располагает временем на пустую болтовню.

— Я могу рассчитывать на то, что, записавшись к вам на приём, встречу более внимательное отношение к моей просьбе? — сухо спросила Евдокимова.

— У нас здесь не челобитная палата, в которую приходят с протянутой рукой. Ваш вопрос будет рассмотрен в общем порядке в соответствии со всеми правилами.

— В соответствии с теми же правилами я имею право обратиться в вышестоящую инстанцию, если нижестоящая проявляет недостаточное внимание к моему вопросу. — Глаза Евдокимовой зло сверкнули.

— Имеете полное право, — спокойно отозвалась Свияжская, даже не подняв головы от бумаг, — а сейчас освободите, пожалуйста, помещение, вы мешаете рабочему процессу.

— Я этого так не оставлю, — спокойно и ровно произнесла Евдокимова. — Вы считаете, что каждая шишка на болоте — уже гора, ан нет, не всё так просто. Я бы очень советовала запомнить сегодняшнюю встречу, — пригрозила она, — вы ещё неоднократно пожалеете, что обошлись со мной так некрасиво. Мы взрослые люди и должны поступать подобающе.

— Вот именно, а вы, Наталья Эдуардовна, к сожалению, об этом забыли.

— Ты ещё пожалеешь, что на свет родилась! — Лицо Евдокимовой невольно искривилось, и, не в силах больше сдерживать себя, она вылетела в коридор, громко хлопнув дверью.

Надо же, до чего все кругом распустились! Каждый творит то, что ему заблагорассудится. Все стали грамотными, куда деваться! Родители обнаглели — и вот ходят, жалуются, требуют чего-то немыслимого. Школа им вечно должна и обязана, учитель — давно не авторитет, лезут не в свои дела, куда их никто не зовёт. Когда это раньше было видано, чтобы учитель перед каждым сопляком дрожал? Да раньше учителя были самыми уважаемыми людьми в городе, с ними считались, уважали, кланялись в пояс. А теперь что? Куда мир катится?