интересным и с характером. Ньюмен вдруг подумал, что этот бывший корветтенкапитан принесет ему удачу. Ньюмен знал за собой эту слабость — смесь суеверия и импульсивности, иногда просыпавшихся в нем, относил их за счет своих немецких предков, стыдился этого свойства своей души и при всем при том никогда не поступал вопреки своему внутреннему голосу. «Удача придет с этим человеком», — твердил сейчас внутренний голос Ньюмена. «Почему такая уверенность?» — спрашивал Ньюмен себя. «Не знаю», — отвечал он сам себе. — «Не знаю». И чтобы не погасить этой внезапно возникшей веры, не задушить ее в самом себе, майор Ньюмен выложил на стол несколько крупных банкнот с черной буквой «Б» в углу, свернул разговор на веселую и чисто товарищескую болтовню о недельном отдыхе, о ресторане и об осторожности в выборе временной подружки и тут же отпустил немца. Удача — как она нужна была майору Ньюмену и как легко ее спугнуть!

IV

Ньюмен присматривался к Лансдорфу ровно неделю, и всю эту неделю в нем крепло первоначальное убеждение, что с этим человеком ему повезет. Да, это невесть откуда взявшееся убеждение не проходило, и сегодня с утра Ньюмен решил, что немца пора отправлять в русскую зону. Отправлять без задания, просто в ознакомительный маршрут. Пусть посмотрит город, округу, пусть заведет знакомства, навестит родню...

По пути на эту последнюю перед отправкой встречу с Лансдорфом майор Ньюмен купил вечерний выпуск «Тагесшпигеля» и сейчас, ожидая немца, просмотрел газету.

Вся первая полоса была заполнена сообщениями о том, как сегодня днем «красные когорты ринулись на штурм Западного Берлина» и как «героически действовала западная полиция, отражая этот бешеный натиск». Были и фотоснимки побоища. Глядя на них, Ньюмен думал о жене и дочери; все же зря их отправил, что там ни говори. Уж он-то знал, как все произошло: никакого штурма не было. Просто Сенат Западного Берлина пригласил молодежь, прибывшую на слет из Восточной Германии, посетить эту часть города, чтобы убедиться, как отлично налажена в нем жизнь. И молодежь пошла, но не поодиночке, как предполагалось, а стройными колоннами, с оркестрами, с песнями... Тут-то и пришлось бросить против них полицию. Словом, неприятная история: пригласили гостей и избили их в своем доме.

Лансдорф явился ровно в семь, как и было назначено.

Глядя на его стройную, подтянутую фигуру, Ньюмен вдруг с сожалением подумал, что сам он, несмотря на свой ежедневный теннис, начал подозрительно полнеть.

— Итак, господин Лансдорф — пора?

— Я готов.

— Никакого задания не будет. Просто осмотритесь в Шварценфельзе, что и как. Обратите внимание на Рудельсдорф — от города до деревни идет автобус. Там русские казармы...

Сколько раз он уже инструктировал таких вот агентов, то бишь «доверенных лиц», их теперь так называли. Сколько раз они уходили от него, уверенные в себе, в своей неуловимости... И сколько из них не возвращалось из первой же поездки! Разумеется, бывшему корветтенкапитану знать ни о чем подобном не полагалось, пусть себе едет, как те, до него, уверенным и спокойным...

— Навестите вашу тетушку, я разрешаю. Выехать надо будет завтра-послезавтра. Все деньги с собой не берите, лучше отправить их из Восточного Берлина на свое имя в Шварценфельз, до востребования. А то в поездах бывает контроль, и большая сумма вызовет подозрение... Вернетесь, — потолкуем, что делать дальше...

Уже попрощавшись, уже пожав теплую, мягкую ладонь американца, Лансдорф неожиданно ткнул пальцем в газету, оставленную Ньюменом на столе:

— Мистер Ньюмен, позвольте заявить, что ваши руководители поступают крайне неразумно, действуя подобным образом.

Глаза Ньюмена чуть сузились.

— Сегодняшний инцидент?

— Конечно. Ведь это немцы, их нельзя запугать. Зачем было приглашать эту красную ораву в Западный Берлин и там устраивать потасовку? Конечно, они ответили кулаками и всем, что попало под руку. Уж если они оказались под влиянием коммунистов, их следовало разубедить, разагитировать, — не знаю, что там еще можно было сделать. Но только не пускать в ход дубинки и пожарные шланги. Двух избитых девушек они прямо с границы сектора притащили на носилках во дворец спорта в Вайссензее, в этот «Зеленбиндерхалле», где как раз шел митинг. Понимаете, какое воздействие произвел на всех вид двух девчушек? Обе истерзанные, забинтованные, блузки в крови... Там такое творилось...

Ньюмен перебил:

— Можно подумать, вы все это видели!

— Разумеется.

Глаза Ньюмена сразу отяжелели.

— Разве я разрешал?

Но смутить Лансдорфа было невозможно:

— Мистер Ньюмен, как я смогу работать с вами, если не буду пользоваться вашим доверием? Вы остаетесь здесь, в Берлине, я буду там, в зоне. Жизнью рискую я. И я должен знать психологию этих красных немцев так же хорошо, как я знал каждого своего матроса. Понимаете? Иначе любой из этих желторотых будет сильнее меня, а я этого не хочу.

Удивительно, как он сегодня разговорился, этот Лансдорф. И как он сказал — «...это немцы, их нельзя запугать...» Хоть красные, хоть и враги ему, а вроде бы гордится...

V

Тетка Лансдорфа, фрау Анна-Луиза фон Амеронген стала нищей (собственно, нищей лишь в ее разумении) в одну минуту — во время англо-американского налета в ночь на 5 апреля: бомба угодила в ее универсальный магазин. До мая 1945 года фрау фон Амеронген с двумя детьми жила за счет свободного капитала и расходовала она его так экономно — даже скорее скупо, — что к приходу русских у нее еще оставалось около двадцати тысяч марок. Но с приходом русских все операции в банках и в сберегательных кассах были временно приостановлены до особого распоряжения. Фрау фон Амеронген стала «трюммер-фрау», так называли женщин, разбиравших развалины зданий. В жару и ненастье она, как и тысячи других женщин, выходила на улицы — собственно, на то, что от них осталось, — в перешитых мужских брюках, в растоптанных танкетках-босоножках на сплошной подошве, и либо стояла в цепочке, передавая из рук в руки кирпичи, либо укладывала их в штабели у края тротуара, либо лезла на завалы, выискивая уцелевшие. К вечеру ныли плечи, поясница, кружилась голова. Но за это платили, и фрау фон Амеронген на следующее утро снова натягивала брюки, совала ноги в растоптанные танкетки, укладывала два тощеньких бутерброда в купленный на черном рынке солдатский котелок с крышкой и брела на улицу, где собиралась бригада.

Мысль открыть свой магазин ее не оставляла — надо было лишь найти компаньона. И компаньон должен был принести недостающий капитал: на ее замороженные в банке двадцать тысяч основать новый