— Господь свидетель, что я не жалел своих скромных усилий, дабы воспитать эту дщерь заблудших папистов в твердых правилах нашей святой протестантской церкви. Насколько же я преуспел в этом, судить отныне не мне, а ее данному Божественным Проведением мужу, трубачу доблестного Уппландского драгунского полка Йохану Крузе, который, надеюсь, настолько тверд в догматах и заповедях веры, насколько пристало воину христианнейшего короля Швеции! Ибо, как сказано в Писании Ветхого Завета, Вторая книга Царств, глава пятая…

— Добрый пастор, в Писании сказано много такого, чего и на трезвую голову не поймешь! Давайте же наконец выпьем здоровье молодых! — прервал многословие преподобного Эрнста Глюка его сосед по столу, краснолицый и толстобрюхий весельчак, колбасник Фридрих Мюллер. Гости, собравшиеся за длинными столами, поставленными прямо на живописном берегу озера Алуксне, под древними стенами Мариенбурга, разразились приветственными криками, и было не совсем понятно, речь какого из ораторов понравилась им больше. Кружки — глиняные, медные, деревянные — пошли плясать свой извечный танец, выстукивая друг о друга нестройный пьяный ритм и разбрасывая на скатерти, на платья, на чьи-то усы легкие хлопья пивной пены.

— Здоровье молодых!!

— Будь счастлива, Марта!!

— Молодчага, Йохан, какую красотку отхватил!

— За граждан Мариенбурга, щедрых хозяев!

— За славных шведских солдат!

Развеселые и не совсем трезвые голоса далеко разносились над вечерней гладью озера, поднимали стайки различных водолюбивых птиц, устроившихся в камышах, и те носились над Мариенбургом, добавляя в здравницы пирующих и свои резкие крики.

Йохан нащупал под столом круглое колено Марты и крепко, но нежно сжал его ладонью:

— Давай убежим! Туда, за луг, к заводи… Идем!!

— Йохан, ну что ты? Ой, это же так неприлично, — больше для вида попыталась возразить Марта, а сама уже почувствовала, как жаркая и сладостная волна ударила ей в голову, быстро вытесняя оттуда остатки нудных наставлений пастора. — Нас же хватятся!

Но у Йохана, как у истинного военного, несмотря на весь романтизм момента, уже была готова диспозиция:

— Так, Марта. Первое: запах чувствуешь? Сейчас подадут колбаски с розмарином, и все уткнутся в свои тарелки. Что это значит? Никто и не заметит, как мы уйдем. Второе: пастор выставил десять бочек пива, бочонок мальвазии и бочонок рейнского, а комендант майор фон Тиллау добавил еще бочонок шнапса. Что это значит? Гулять будут до самого утра, и мы потом тихонько вернемся и присоединимся к общему застолью как раз к десерту. Третье: сегодня же Янова ночь, Марта, время влюбленных! А вдруг сейчас там, в зарослях, расцветает огненный цветок папоротника и сулит нам вечное счастье?! А мы здесь сидим и с глупым видом хлещем пиво… И последнее: я не могу больше ждать!!! Ты мне жена или кто?! А ну, пошли, а то сейчас как схвачу тебя поперек тулова, как взвалю на плечо!..

Йохан изобразил на своем симпатичном открытом лице такое потешное свирепое выражение, что Марта снова рассмеялась.

— Пошли, мой милый! Пошли, мой бесстрашный драгун! — Она сама схватила его за руку и увлекла в сгущавшиеся сумерки, прочь от сосредоточенного чавканья и сбивчивой болтовни бражников.

— Только я ботфорты снимать не стану! — предупредил Йохан на ходу. — Их потом не натянешь…

— Тогда и я не стану снимать… бусики! Хи-хи! — лукаво отозвалась Марта…

Она еще успела поймать тоскливо-завистливый взгляд, которым из-под белесых ресничек проводила их толстушка Катарина, старшая дочь пастора Глюка. Больше никто действительно не заметил их ухода или не захотел заметить.

…Марта, вспоминая потом эту светлую, самую короткую в году, Янову ночь, так и не знала, расцвел ли в роще на берегу Алуксне волшебный цветок папоротника. У них с Йоханом, когда они наконец остались наедине, было чем заняться, кроме как рыскать по зарослям в поисках сказочного счастья! Счастье, только не из красивых историй, а самое простое и доступное, было здесь, так близко, в его жарких поцелуях, властных объятиях, в радости принадлежать и обладать. Марта немножко боялась, не обидится ли ее возлюбленный, поняв, что он не первый в ее жизни… Но, слава богу любви или скорее богу войны: Йохан был солдат, и обывательские предрассудки для него ничего не значили.

…Потом они долго сидели, обнявшись, на замшелом стволе старой ивы, много лет назад склоненной бурей до самой воды, и в сумерках серые глаза Йохана казались Марте такими же синими, как его мундир. Только сейчас она вдруг заметила, каким юным был на самом деле ее отважный испытанный солдат: на год, самое большее — на два старше ее. От счастья его лицо стало совсем мальчишеским, и тщательно закрученные светлые усики (видимо, ради молодецкой длины не разу не знавшие бритвы) казались на нем приклеенными.

— Скажи, а у тебя было много женщин? — смущаясь, спросила Марта. — Раньше, до меня…

Йохан шутливо приосанился и движением заправского покорителя девичьих сердец принялся крутить усы:

— И ты спрашиваешь об этом драгуна, красотка? Или пары месяцев, которые наша бесстрашная рота квартирует в вашем городишке, не хватило, чтобы сделать всех здешних девушек счастливыми?

А потом рассмеялся, нежно поцеловал Марту куда-то в висок и честно признался:

— У меня — не очень. Пока брат был моим плутонговым командиром, он бдительно следил, чтобы я усвоил все военные доблести, но избегал военных пороков! А потом… Потом я, наверное, просто ждал тебя.

— Расскажи о своем брате, — попросила польщенная Марта. — Ты много раз говорил о нем, но я даже не знаю, что он за человек и где он сейчас. А ведь мы с ним сегодня стали родственниками!

Йохан вздохнул и улыбнулся какой-то далекой улыбкой.

— Кристиан, можно сказать, мой отец и воспитатель, хоть старше меня всего на три года, — серьезно сказал он. — Наш старик здорово пьет, после того как в славной битве при Лунде датчане отстрелили ему ногу и пришлось проститься с армией. Ему как-то не до детей… Вернее, не до нашего воспитания, потому что плодил он нас с завидной регулярностью: у тебя сегодня появилось целых шесть симпатичных болтушек-золовок, Марта! Так вот, усадьба наша небогата, налоги и на землю, и на скот высоки. Так что Кристиан сам ушел служить в драгуны в шестнадцать лет, а едва мне стукнуло пятнадцать — привел в полк и меня, упросив нашего полкового командира старика Веннерстедта определить меня учеником трубача. Так мы и служили с Кристианом нашему славному королю Карлу и славе Уппландского полка, пока в сражении при Нарве брату не посчастливилось отбить у московитов знамя…

— Так ты тоже сражался при Нарве, мой милый?! — восхитилась Марта. Даже она, девушка, не раз слышала захватывавшие дух рассказы об этой битве, которую красноречивые рассказчики сравнивали с борьбой богов и титанов из эпоса древних эллинов, а молодого короля Карла, всего с девятью тысячами солдат сразившего неисчислимые рати восточных варваров московского царя Петра — с самим Марсом! — Что же ты никогда не рассказывал мне об этом, Йохан?