Я офигел.

– Возбуждение нужно! Обязательно! – закричал Горди. – Пошли!

Мы побежали в школьную библиотеку.

– Ты только погляди на все эти книги, – сказал он.

– Тут не так уж и много, – говорю. Это маленькая библиотека маленькой школы маленького городка.

– Здесь три тысячи четыреста двенадцать книг, – сказал Горди. – Я знаю, потому что посчитал.

– Ясно, теперь ты официальный чудик, – говорю.

– Да, библиотека маленькая. Крошечная. Но если читать по одной книжке в день, тебе всё равно потребуется десять лет, чтобы их осилить.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Мир, даже маленькая его часть, полон того, чего ты не знаешь.

Вау. Вот это мыслища.

Каждый город, даже такой мелкий, как Риардан, – это загадка. А это значило, что индейский Уэллпинит, который еще меньше, тоже загадка.

– Хорошо, – говорю, – то есть каждая из этих книг – загадка. Вообще каждая книга. И прочитать все написанные когда-либо книги – это как разгадать одну большую загадку. И сколько бы ты ни учился, всё равно остается очень много непознанного, так что учись и учись себе дальше.

– Да-да-да-да, – закивал Горди. – Разве это не возбуждает?

– У меня уже стоит, – сказал я.

Горди покраснел.

– Ну, я не имел в виду сексуальное возбуждение. Вряд ли стоит идти по жизни с эрегированным пенисом. Но ты должен сблизиться с каждой книгой и с жизнью так, чтобы получать метафорическое возбуждение от всякого контакта.

– Метафорическое возбуждение! – заорал я. – Нет, ну надо такое сказать, а! Что это за хрень еще?

Горди засмеялся.

– Говоря «возбуждение», я имел в виду радость, – объяснил он.

– Дак чего ж ты так и не сказал-то – радость? Зачем приплел сюда возбуждение какое-то? Только запутал меня.

– Возбуждение забавней. Радостнее.

Мы с Горди смеялись.

Ну и чувак – страннее не бывает. Но при этом самый умный из всех моих знакомых. Он всегда будет самым умным из моих знакомых.

Он здорово помог мне. Не только наставлял, бросал мне вызов, но и научил, что акт окончания, завершения, выполнения задания – весь этот тяжкий труд – может быть радостным.

В Уэллпините я был чудиком за любовь к книгам.

В Риардане я стал радостным чудиком.

А сестрица моя была странствующим чудиком.

Мы с ней были самые чудаковатые брат с сестрой в истории человечества.

День благодарения выдался бесснежный.

Мы ели индейку, мама готовит ее идеально.

Еще ели картофельное пюре с подливкой, стручковую фасоль, кукурузу, клюквенный соус и тыквенный пирог. Это был настоящий пир.

Я всегда думал: до чего ж забавно, что индейцы празднуют День благодарения. Ну, то есть, конечно, в первый совместный День благодарения индейцы были с пилигримами дружбаны не разлей вода, но спустя несколько лет пилигримы начали стрелять в индейцев.

Так что я никогда не мог врубиться, почему в этот день мы едим индейку как все остальные.

– Слушай, пап, а за что индейцы должны быть так благодарны?

– Мы должны благодарить, что нас всех не перебили.

Мы ржали как сумасшедшие. Хороший получился день. Папа был трезв. Мама собиралась вздремнуть, бабушка уже спала.

Но мне не хватало Рауди. Я всё поглядывал на дверь. Последние десять лет он всегда приходил, чтобы сразиться со мной на скорость поедания тыквенного пирога.

Я так скучал по нему.

Поэтому нарисовал картинку: мы с Рауди, как раньше.

Потом надел куртку, обулся, подошел к дому Рауди и постучал.

Дверь открыл отец Рауди, как всегда пьяный в хлам.

– Младший, – сказал он, – тебе чего?

– Рауди дома?

– Не-а.

– А-а, ну ладно. Я вот тут для него нарисовал. Можете ему передать?

Отец Рауди взял рисунок и какое-то время разглядывал. Потом ухмыльнулся.

– Ты типа гей, что ль? – спросил он.

Ага, вот этот чувак воспитывает Рауди. Неудивительно, что мой лучший друг всегда такой сердитый, фу ты.