Интересно, как она себе это представляет! Думает, что Хаустов встретится с ними в бане и под третью бутылку пива станет обсуждать, насколько хороша была Зойка в постели, так, что ли? Дура тогда, если так думает. Он и о себе никогда им такого не расскажет, и у них не спросит. Да они и не признаются, спроси он. Прохоров за место свое трясется подле жены и тестя влиятельного. Панов теперь на Полину не надышится, станет он распространяться теперь о грехах своего холостяцкого бытия.

А по большому счету, им сейчас всем трястись придется, не только Прохорову. Им теперь за жизнь свою и свободу трястись придется, потому что все они попадают под подозрение.

— Идиот! — фыркнула Тая снисходительно, когда он вполголоса поделился с ней своими страхами. — У тебя алиби железобетонное просто! Друзья твои пускай переживают и вспоминают, с кем и где были на тот момент. А тебе бояться нечего. Ты хоть лицо и заинтересованное, шутка ли, генеральную доверенность от брата получил, но ты вне подозрений, дорогой.

— Но у меня одного был веский мотив, у одного! — прошептал он испуганно, впервые озвучив то, о чем даже думать боялся еще тогда — три года назад. — У меня одного, Тая! Я стал управлять делами после его смерти. Подумай, как все удачно сложилось. Брат оформляет на меня доверенность в управлении всеми делами, и тут же погибает. И жена его, что главное, не окажись она в бегах, не смогла бы опротестовать этот документ.

— Что ты хочешь этим сказать?

Тая начала похлопывать себя вылизанной до блеска ложкой по щеке, и та подрагивала овсяным киселем. До того неприятным было зрелище, что Хаустов не выдержал и заорал:

— Да прекрати ты, наконец, играться с этой чертовой ложкой!

— Не ори на меня, — оборвала она его, но ложку сунула в карман. — Я еще раз повторю, Сергей: тебе бояться нечего. А вот задуматься стоит… И вспомнить еще, кто в тот день вел себя странно. Может, отъезжал куда-то или приехал позже всех, или уехал раньше. Три года назад тебе над этим задумываться резона не было. Тогда Зойка значилась в убийцах собственного мужа и разыскивалась милицией. Теперь все поменялось. Завтра из тебя начнут все внутренности в милиции вытаскивать, все заново перетряхивать начнут. Поэтому ты должен все вспомнить, все!..

— Витальча, а с какой стати тебя-то вызывают? Ты не задавался таким вопросом?

Вера сегодняшним утром превзошла саму себя, сварила ему на завтрак спагетти, полила каким-то немыслимым соусом и посыпала сырной крошкой. Так вкусно! Так непривычно этим завтракать, что Прохоров готов был простить ей все ее прежние пакостные выходки.

— Вера, а почему не всегда так? — спросил он, пропустив ее вопрос мимо ушей, и постучал вилкой по краю тарелки. — Можешь ведь, когда захочешь!

Вера оглянулась на него от кофеварки, посмотрела как-то странно и так же странно улыбнулась, проговорив:

— Надо же тебя напоследок побаловать.

В груди болезненно заныло, оборвалось, отозвавшись неприятным холодком во всем теле.

— Что ты этим хочешь сказать? — пробубнил он с набитым ртом. — Ты бросить меня собралась, что ли?

— Причем тут я?! — взвизгнула она, бросая на стол кухонное полотенце. — Причем тут я, Витальча?! Ты что, совсем не догоняешь, да?

— А что такое?

— Зойку нашли мертвой в вашем служебном гараже! Это же… Это же бомба, понимаешь!!

— Нет, не понимаю. Я-то тут при чем?

Он уткнул глаза в тарелку, начав накручивать спагетти на вилку с удвоенной скоростью. И мысли, шальные страшные мысли, заколотили в висок кузнечным молотом.

Верка не могла знать. Она не могла ничего знать, черт возьми! Откуда ей было знать о нем и о Зойке? Она даже догадываться не могла, потому что ни повода, ни причины для этого не было. Те несколько жарких встреч, что между ними стряслись, никогда не планировались. Не было ни предварительной договоренности, ни звонков, ничего! Они просто как-то совершенно случайно пересекались с этой огненной женщиной — Зоей Хаустовой — в городе. Заходили выпить кофе, потом выезжали куда-нибудь за город, снимали номер на пару часов. Они даже не регистрировались никогда, приплатив сверху даме за стойкой администратора. И имен своих никогда не называли. Как кто-то мог узнать об этом? Как?!

— Вы все при чем, Витальча. — Вера оставила свою затею сварить ему кофе и присела к столу, сложив руки, как примерная школьница. — Ты коммерческий директор, так?

— Ну!

— За ремонт в боксах кто отвечал?

— Ну… Панов отвечал, он начальник транспортного отдела.

— С Пановым все понятно, но ты-то, как коммерческий директор, тоже ответственность нес. И контролировал все. Я же помню, как ты рьяно взялся исполнять свои обязанности, когда тебя только приняли. Ты же землю копытом рыл. И после работы оставался, контролировал работы в боксах. И все ругался на строителей, что затягивают сроки, что коммуникации по ошибке бетоном залили, а он к утру схватился.

— Постой, постой…

Прохоров напрягся, вспомнив утро после того дня, когда убили Алексея Хаустова.

— А ведь действительно это было! Залили коммуникации бетоном, и исправлять потом ничего не стали. Я к бригадиру с претензиями, а он мне знаешь что сказал?

— Что?

Вера вытянула с его тарелки длинную спагетти, вставила ее в рот и начала втягивать в себя с тихим свистом. Мог вот он оставаться безучастным к тому, что она вытворяла! Думать мог?!

— Дорогая, прекрати немедленно. — Виталий поймал макаронину за оставшийся снаружи хвостик. — А то я опоздаю в милицию на допрос.

— Опаздывать тебе нельзя. — Она самодовольно улыбнулась, вспомнив о воскресшей страсти мужа после стольких дней забвения. — Так что сказал бригадир тебе наутро?

— Он сказал, что они тут не при чем. Что он, когда накануне уходил, невыработанной оставалась целая груша бетона.

— А что такое груша, милый?

— Это оборудование такое, в которое засыпается… Короче, бетономешалка это, только не громадных размеров, которые на машинах стоят, а меньше.

— Понятно, — кивнула она. — Что дальше?

— Так вот, он мне сказал, что кто-то отпустил рабочих, когда он на цемзавод уезжал, и бетон остался. За голову хватался и ругался, что к утру бетон застынет, и придется выбивать все ломом и кувалдой.

— И?

— А ничего выбивать утром не пришлось. Весь бетон оказался в той самой яме, где похоронили Хаустову и где были проложены эти чертовы коммуникации. Бригадир начал всех опрашивать, кто мог такое устроить. Из его рабочих, понятное дело, никто не признался. Кому же охота премии лишаться. Стали думать, что делать. И вот тогда-то… — Прохоров замер с открытым ртом, глядя на жену потрясенно.

— Что тогда, что, Витальча, не молчи!