Лида в ответ только кивнула и продолжала помогать врачу. Через два часа операция закончилась. С тучного Вебера пот катился градом. Медик немного отдохнул, затем засобирался уезжать. Лида попросила тётку выйти из комнаты и подошла к Веберу.

– Спасибо, данке, данке вам за всё, что не выдали.

Вебер тяжело вздохнул и грустно проговорил:

– Майн гот, аллес гут.

Неожиданно Лидочка упала перед ним на колени и плача произнесла:

– Доктор, Николай умирает, помогите, он здесь рядом, только вы можете его спасти.

– Нихт ферштейн. Я не понимайт, – на корявом русском произнёс Вебер.

Неожиданно Лидочка вскочила и принесла спрятанное удостоверение личности Николая Петренко. Она его быстро развернула и показала фотографию. Вебер узнал Николая. К тому же девушка на руках начала объяснять, куда ранен солдат и что он умирает. Конечно же, Вебер всё понял, но он медленно встал со стула и тихо произнёс:

– Найн, найн, найн. Нет, Лида, я бояться.

Лида вытерла слёзы, взгляд её был суров. Она указала пальцем на прооперированного немецкого солдата и на фотографию русского солдата.

– Это солдат и это солдат, а вы – доктор. Вы должны помогать раненым людям.

Речь Лиды Вебер не понял. Он понял только одно, что в этом доме находится не инженер, не токарь и не пекарь, а врач. А, стало быть, от него на данный момент просят только помощи и больше ничего.

– Гут. Ком, – произнёс он на немецком, что означало «Ладно, идём».

К счастью, стемнело, и они незаметно прошли дворами к недостроенному свинарнику, где прятали Николая Петренко, бойца Красной Армии. Взглянув на измученного Николая, Вебер ужаснулся, удивившись еле теплящейся жизни. Он понял, что воспалительному процессу способствует пуля в паховой области, которую он быстро удалил. Затем произвёл специфическую обработку раны и перебинтовал. Лидочке он передал некоторые лекарства и на пальцах объяснил, когда и как их применять. Затем так же незаметно они вернулись в дом, после чего майор уехал на мотоцикле в расположение части.

По прибытии старших полицаев из прилегающих деревень с ними незамедлительно была проведена разъяснительная работа по ужесточению дисциплинарных мер в духе немецкого железного порядка на оккупированной территории. Через полтора дня занятий и практических работ с полицаями им были розданы инструкции и приметы по задержанию бандитов, взорвавших прежнюю комендатуру. После чего к руководителю разъяснительной работы подошёл старший полицай из деревни Малоросьяновки и доложил, что по указанным приметам видел у себя в деревне похожую девушку. И сразу же незамедлительно он был отправлен с группой захвата на двух мотоциклах в свою деревню, чтобы немедленно ее доставить. По приезду в Малоросьяновку раздираемый злостью Тимофей буквально влетел в дом к Прасковье и в бешенстве заорал на неё:

– Тварь, иуда, где эта сучка, твоя родственница?! Немедленно гони её сюда!!!

Растерявшаяся Прасковья рухнула на колени перед рассвирепевшим извергом и запричитала:

– Тимофеюшка, я не знаю, куда она ушла, ещё вчера. Родненький мой, пожалей моих детушек. Если что-то не так, так ведь я не знала и не догадывалась.

– Всё ты знала, старая ведьма, только прикидывалась овцой.

И ухватив женщину за волосы, Тимофей стал таскать её по полу, в бешенстве приговаривая:

– Говори, где она прячется, иначе никого не пощажу из твоих ублюдков.

Не добившись ничего избиением, старший полицай приказал обыскать дом и прилегающую территорию. И уже через несколько минут его сатрапы доложили ему, что в недостроенном подземном свинарнике было место, где, по всей вероятности, укрывали раненого бойца, поскольку была масса свидетельств. Окончательно взбешённый фашистский прихвостень приказал полицаям тащить Прасковью на центральную деревенскую площадь для показательной казни за укрывательство бандитов. Наспех собрав большинство людей, Тимофей обратился с речью:

– Селяне, немецкое командование и я много раз предупреждали всех вас о суровой каре для любого, кто посмеет укрывать большевистских палачей и их прихвостней. И что же, вот эта женщина грубо и вероломно нарушила этот суровый, но справедливый закон теперешней нашей власти, с которой нам с вами долго и долго жить. А посему, чтобы впредь подобного не повторялось, сейчас будет произведена справедливая показательная казнь, которая остудит некоторым пыл и отрезвит мозги.

Тимофей немного помялся, затем менее пафосно продолжил своё звериное выступление:

– Но я полагаю, что благоразумнее будет признаться этой женщине, где она скрывает бандитов, которые уничтожили комендатуру в соседней деревне и намеревались сделать то же самое и у нас. Не возбраняется признаться и селянам, если кто что-либо знает об этих бандитах.

И, посмотрев на немецкого офицера, добавил:

– Только в этом случае казнь через повешение будет заменена на принудительные работы по плану германского командования. Я жду.

Воцарилась мёртвая тишина, затем раздался душераздирающий крик Прасковьи, которая почувствовала запах смерти. Она упала на колени и, скрестив руки на груди, поползла к стоящим селянам с мольбой о помощи. В толпе селян, состоявшей преимущественно из женщин, детей и стариков, раздался плач и причитания. Видя, что это не укладывается в разыгранный Тимофеем сценарий, он подал знак полицаям, и те быстро накинули Прасковье на шею верёвку уже заранее приготовленной виселицы. Обмякшее тело Прасковьи согнулось под собственной тяжестью, и голова стала выскальзывать из петли. Заметив это, один из полицаев услужливо и заботливо затянул петлю на шее. Вновь воцарилась тишина. Неожиданно из толпы выскочила седая женщина и хрипловатым голосом закричала:

– Ироды проклятые, куда вы увезли моего Ванечку вчера?! Он никакой не бандит и ничего плохого никому не делал. Что вы творите, гады!!! Подожди, Тимка, отольются тебе и твоим собакам наши слёзы, отольются.

Это была мать того молодого парнишки, которого ошибочно забрали эсэсовцы.

– Молчать!!! – рявкнул Тимофей, искоса глянув на недовольного немецкого офицера, которому, похоже, это стало надоедать. – Закон есть закон! И сколько бы вы не лили крокодиловых слёз, это вам не поможет. Лучше с уважением и любовью примите новую власть, и она вам ответит тем же. Ну а сейчас свершится то, что по праву и закону должно свершится.

И главный палач поднял руку, а затем резко опустил. Услужливый полицай выбил табуретку из-под ног Прасковьи. Раздался женский и детский плач. А мать увезённого Ивана с кулаками набросилась на Тимофея.

– Убийцы!!! И вы хотите, чтобы вас уважали?! Да вас убивать надо, как бешеных собак, твари!!!

Тимофей со всей злобы ударил женщину и, сверкнув глазами на своих кровавых подельников, что было мочи закричал:

– Эту свинью тоже повесить и немедленно!!!