– Полежи здесь немного, я что-нибудь придумаю.

И девушка быстро побежала к кустам. Когда она пришла назад с многочисленными сломанными ветками, Николай был уже без сознания. Сказывалось серьёзное ранение. Ловко связав ветки, Лидочка сделала из них подобие волокуши, а затем аккуратно положила на них Николая. День уже клонился к вечеру, когда обессиленная девушка подтащила стонущего Николая к околице деревни. Немного передохнув, она наклонилась к Николаю и произнесла:

– Коля, потерпи, я скоро вернусь.

Хорошо зная деревню, Лида окольными путями, в основном через огороды пробралась к дому родственников. И правильно сделала, поскольку и в этой деревне уже размещалась немецкая часть после длительного марша. Всего одни сутки войны научили молоденькую девушку многому. Она не сразу вошла в дом, а долго пряталась в укрытии, дождавшись, когда из дома вышла её родственница, тётка Прасковья.

– Тётя Пана, – еле слышно проговорила Лида. – Это я, Лидочка.

Тётка остановилась и прислушалась, затем, увидев свою молодую родственницу, подбежала к ней.

– Лидушка, ты чего здесь?! У нас в деревне немцы и в нашем доме тоже.

– Тётя Пана, немцы повесили дедушку, – плача произнесла девушка. – Я сбежала из нашей деревни. Помогите, тётя Пана.

– Ой, Лидушка, родненькая, что делать-то, что делать? – причитая, заговорила тётка, обнимая и утешая Лидочку. – Ладно, пока немцы нас не пересчитывали, представлю тебя своей дочкой. Пойдём, Лидушка, в дом, там у нас только одна комната, остальные заняли солдаты.

Лида уже было пошла в дом, но вдруг резко остановилась и, ухватив родственницу за плечо, еле слышно произнесла:

– Тётя Пана, я не одна, со мной раненый боец. Его нужно спрятать и оказать помощь.

Тётка всплеснула руками и, выругавшись, произнесла:

– Лидка, ты в своём уме! Ты никак без ножа хочешь меня и моих малых деток зарезать. Нет, мы так не договаривались. Приму только тебя.

И тётка Прасковья зашептала:

– Вчера Тимофей, который перекинулся к немцам, всех на сходке предупреждал, что, если кто будет укрывать красных командиров и евреев, сразу же будет повешен. Так что извини, дочка, но я себе не враг.

– А что же тогда делать? – в нерешительности произнесла Лида. – Он там, за околицей, совсем умирает. Жалко парня, ведь он спас мне жизнь. К тому же он не командир, а простой солдат.

– Всё равно это ничего не значит, – тоже шёпотом проговорила тётка. – Никого не пощадят эти сволочи. Так что прости меня, Лидушка, но детки мне дороже какого-то солдата.

– Ну да, конечно, что для вас какой-то незнакомый солдат, который ещё вчера уничтожил несколько десятков этих ваших сволочей, которых вы приютили, – зло прошипела девушка в лицо своей родственнице. – Пусть подыхает, лишь бы вам было спокойно и уютно с этими сволочами. Ладно, живите, обойдусь без вашей помощи.

И, резко развернувшись, обозлённая девушка направилась в обратную сторону. Тётка Прасковья что-то прокричала ей вслед, а затем, махнув рукой, вошла в дом. В расстроенных чувствах Лида не заметила, как вышла на центральную деревенскую улицу, нисколько не скрываясь. И сразу же напоролась на вновь избранного голову полицаев Тимофея, местного предателя и пособника оккупационной власти. Вместе с ним были ещё два местных подонка, переметнувшихся на службу к немцам.

– Батюшки! – картинно произнёс Тимофей. – А это что за краля объявилась в наших краях, что-то я таких не припомню.

– Да я, я… – растерянно забормотала девушка, не найдясь, что сразу ответить, и испугавшись человека в форме полицая.

– Что «я, я»? – грубо передразнил Тимофей Лидочку, схватив её за руку. – А ну пошли куда следует, а там разберёмся, какого ляда ты тут ошиваешься и вынюхиваешь.

И новоиспечённый полицай потащил упирающуюся и кричащую девушку. На истошный крик из дома выскочила тётка Прасковья и стремглав бросилась на выручку своей племянницы.

– Да что ж ты, ирод, делаешь, куда ты тащишь мою племянницу? Разве тебе не известно, что она живёт у меня почитай уже целый месяц, как померла её мамка. К тому же она хворая. Неделю, как отлёживается, вот только что встала.

Главный деревенский полицай отпустил Лидочку и заорал на Прасковью:

– Ты глупая дура, Параська, почему вчера на сходке мне не объявила о своей чокнутой племяннице, когда я делал всеобщую перекличку?!

– Дак ты ж сам говорил только о близких родственниках, – прикинулась дурой Прасковья. – Лидка-то мне кто, пятый кисель на воде.

– Дура ты на киселе, – огрызнулся Тимофей и пошёл к комендатуре, ругаясь по дороге. – Вот старая ведьма, ну ничего, я тебя ещё прищучу.

Прасковья обняла трясущуюся Лидочку и быстро повела в дом.

Когда Лида успокоилась тётка присела рядом с ней и тихо произнесла:

– Как стемнеет, покажешь дорогу к твоему бойцу, а там посмотрим, что с ним дальше делать.

После полуночи две женщины и парнишка лет четырнадцати, сын Прасковьи, пришли за околицу, где Лида оставила раненого бойца. Николай лежал на том же месте и сильно бредил, что-то выкрикивая.

– Да, совсем плох твой парень, – тяжело вздохнув, сказала Прасковья, приложив ладонь к горячему лбу Николая. – Ладно, сейчас разотрём самогоном, а потом перетащим в недостроенный свинарник, там есть место, где отлежаться, да и с виду он не заметен, почти под землёй находится.

Прасковья со знанием дела растёрла Николая самогонкой и дала выпить травянистое зелье, после которого Николая перестало трясти, и он понемногу успокоился. Затем Николая посадили в двухколёсную тачку и повезли в недостроенный свинарник недалеко от дома Прасковьи.

Между тем избитый до полусмерти Егор лежал на земляном полу в одном из сараев недалеко от комендатуры, под неусыпной охраной двух немецких солдат. Сознание Егора то выплывало из красно-кровавой пелены, то вновь погружалось в опустошающую бездну. Наконец Егор открыл глаза и долго смотрел в одну точку, как бы соображая, жив он ещё или уже предстал перед Всевышним. Но поскольку обстановка не менялась Егор сделал для себя утешающее заключение, что он всё же жив. Повернувшись со стоном с одного бока на другой, Егор почувствовал, что его руки и ноги связаны и очень сильно затекли. Вернувшееся сознание мгновенно начало работать на то, каким образом можно освободиться. Но, к сожалению, окружающая обстановка не позволяла это сделать. Вокруг было только одно сено и никакого подручного инструмента, с помощью которого можно было бы перерезать верёвку, чтобы затем искать способ, как выбраться из сарая. Неожиданно лязгнул замок, и дверь открылась. Егор замер и притворился без сознания, уткнувшись лицом в сено и приготовившись к очередным пинкам и издевательствам. Широкая полоса света из открывшегося дверного проёма высветила гнетущую обстановку сарая и израненную фигуру человека в кровоподтёках и разорванной форменной одежде. Минуту длилось молчание, затем Егор услышал немецкую речь. О чём говорили немцы, он не понимал, однако по интонации узнал голос медика, майора Фрица Вебера.