ковыряться в земле смысла не было. Стив почувствовал слабый неприятный запах, идущий из щелей в земле, — причина вони, стоило признать, могла быть как рептильного свойства, так и любого другого… но точно — недоброго, зловещего. Внутри склепа, опять же, не могли не копиться трупные газы, опасные для живых.

Стив положил кирку и спустился с холма, досадуя на негаданную задержку. Он вошел в темную хижину, чиркнул спичкой и потянулся к керосиновой лампе, висевшей на гвозде, вбитом в стену. Мужчина встряхнул ее; убедившись, что там еще достаточно керосина, закурил и поспешил назад к холму. Раскопки так увлекли ковбоя, что он не хотел ни есть ни пить, а рассказ Лопеса и найденная испанская шпора подстегнули его и без того не в меру развитое любопытство.

Он выскочил из хижины. Покачивающийся фонарь отбрасывал длинные искаженные тени, ложащиеся впереди и позади него. Он усмехнулся, представляя себе реакцию Лопеса на следующее утро, когда тот поймет, что заповедная насыпь раскопана и обыскана. «Все-таки я правильно сделал, решив заняться этим сегодня, — подумал Брилл, — а то ведь Лопес мог бы помешать, проведай он о моих планах».

В мечтательной тишине летней ночи Брилл добрался до холма, поднял фонарь — и тут же ошеломленно выругался. В свете фонаря он увидел вырытую яму, разбросанные всюду инструменты — и черную зияющую дыру, ведущую в самое нутро холма! Большой камень лежал неподалеку от нее — будто его просто выбили изнутри и откинули прочь.

Брилл осторожно посветил лампой в отверстие и, заглянув в маленькую пещеристую полость, понял, что там ничего нет — лишь голые каменные стены длинной узкой ниши, достаточно большой, чтобы уложить туда человеческое тело. Очевидно, ее изнутри сплошь выложили грубо отесанными под квадратную форму валунами — хитроумно, прочно.

— Вот же… Лопес! — сердито воскликнул Стив. — Эта лиса драная! Наблюдал, как я тут работаю, а как за фонарем пошел — подкрался, убрал валун и все вычистил! Ну, я ему сейчас устрою веселую жизнь! Живьем шкуру спущу! — В ярости он погасил фонарь и посмотрел на плоскую, поросшую кустарником долину. И вдруг увидел нечто такое, что заставило его замереть. Тень промелькнула над краем холма позади хижины Лопеса. Тонкий серп луны уже медленно опускался, и в свете зари игра теней была тем более обманчивой. Но зрение Стива было натренировано ярким солнечным светом и свирепым ветром бесплодного ландшафта, и он разглядел двуногую фигуру, исчезнувшую на плоском склоне холма за мескитовыми деревьями.

— Бежишь назад в хижину, а? — прорычал Брилл. — Наверняка утянул что-то из склепа — стал бы ты иначе так торопиться!

И вдруг Бриллу сделалось не по себе — он и сам не понял почему. По хребту пробежала дрожь. Было что-то странное и противоестественное в фигуре старого латиноса, бегущего домой со своей добычей. Да и мчался он какой-то нечеловеческой рысью. Только какая-то очень веская причина могла заставить неуклюжего старика Хуана Лопеса нестись с такой бешеной скоростью.

— Все, что он нашел, принадлежит мне так же, как и ему, — подбодрил себя Брилл, пытаясь выбросить из головы неестественную походку убегающего. — Я арендовал эту землю и раскопал холм. Нет никаких проклятий! Не зря, ох не зря он мне все это понарассказывал — мол, держись, друг, подальше, чтобы мне побольше досталось! Удивительно, и как это он раньше оттуда все не выудил? Кто ж знал, что за каша варится в этой хитрой башке…

Стив побежал по плоскому склону пастбища к руслу ручья. Он нырнул в тень деревьев и густой подлесок. Пересекая пересохший ручей, он подметил отстраненно, что в темноте не слышно ни крика козодоя, ни уханья совы. Все живое словно затаилось, а Стив знал: такое случается неспроста. Стволы деревьев будто придвинулись друг к другу, загораживая путь, и темень среди них воцарилась совершенно непроглядная — Стив пожалел, что погасил лампу, которую все еще нес, и был рад, что взял кирку; он крепко сжимал ее в правой руке, как боевой топор. Ковбою захотелось свистнуть, чтобы нарушить тишину, но он просто выругался и отбросил эту мысль.

Он поднялся по склону и остановился на вершине холма. Отсюда Брилл мог видеть поросшую мескитом равнину, на которой стояла ветхая хибара Лопеса. В одном из окон мелькал отблеск света.

— Полагаю, кто-то собирает вещи, чтобы сбежать, — проворчал Стив. — Ну, что за…

Он пошатнулся, как будто его сильно толкнули: чей-то испуганный крик прорезал тишину, словно нож. Ему хотелось закрыть уши руками, чтобы спастись от этого ужасного звука, который становился все более и более невыносимым, пока наконец не сошел на нет с ужасным бульканьем.

— Бог мой! — Стив почувствовал, как на теле выступил холодный пот. — Лопес… что же это такое творится…

Он помчался вниз по холму. Что-то ужасное учинили в этой одинокой хижине, и он узнает, что это такое, даже если встретит там самого дьявола! На бегу он крепче сжал кирку. Видать, на Лопеса напали снующие по равнинам мародеры — так думалось ему, и ковбой даже забыл про свой гнев на старика. Тот, кто поднял руку на его соседа Лопеса, вот-вот увидит самую страшную сторону ковбоя Стива: хоть латинос и завзятый хитрюга, жестоко обходиться с ним Стив Брилл не позволит.

Удалый земледелец прибавил скорость. Свет в хибаре погас. Стив споткнулся — и врезался в мескитовое дерево с такой силой, что искры из глаз посыпались. Грубая кора ободрала ему руки. С тихим проклятием он поднялся на ноги и снова поспешил к жилищу соседа. Ковбой пытался подготовиться к тому, что его там ждало, — и волосы на затылке вставали дыбом, когда он думал о том жутком крике…

Брилл толкнул дверь хижины. Она была заперта. Он позвал Лопеса, но не получил ответа. Внутри хижины слышался приглушенный шум. Ковбой приноровился — и с размаху опустил кирку на дверь. Хлипкие дощечки так и разлетелись во все стороны. Брилл ступил за порог; кирку он держал высоко над головой, в любой момент готовясь нанести новый отчаянный удар. Но зловещую тишину не нарушал ни один звук. Ничто не шевелилось в темноте, хотя живое воображение Брилла рисовало в темных углах хижины бесчисленные устрашающие фигуры.

Вспотевшей рукой он нашарил спичку и зажег ее. Кроме него самого, в хижине был только старый Лопес — мертвый, точно кирпич в стенной кладке, с раскинутыми руками, будто перед распятием. Разинутый рот придавал лицу покойника почти идиотское выражение, а широко раскрытые глаза таращились в пространство так испуганно,