– У нас большая проблема, – сказала она в конце первого месяца, – покупателям неуютно из-за тебя.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Мне что, нужно еще больше улыбаться?

Она покачала головой.

– К моему огромному сожалению, я вынуждена дать тебе расчет. Ты не та, что прежде, детка.

Наш Луи чуть не взорвался. Ну, разумеется, я не та, что прежде, сказал он, я вытерпела столько, сколько не каждый человек вытерпит за всю жизнь.

– И прекрати спрашивать, что ты делаешь не так, Жюльетта. Это с людьми что-то не так. А не с тобой. Я видел, как на тебя смотрят, мне хотелось дать им в зубы. Но я сдержался, мы же не варвары.

Я тоже видела, как на меня смотрят. На их месте я бы тоже смотрела.

– В школе срочно нужна уборщица, как тебе? Ты умеешь убираться, и это нужно делать не во время занятий. В любом случае они не будут глазеть так, словно ты забыла одеться. Что думаешь?

– Но я же всегда одета, – ответила я.

Он все еще тянул с браком. Говорил, что у него есть свои причины. Какие, не говорил. Но мне не следовало беспокоиться, не из-за меня. Значит, из-за Розы. Я не могла этого понять. Зачем она тогда приходила почти каждый день? Она всегда была приветлива и с ним, и со мной. То, что они иногда шептались в коридоре, я считала нормальным. Мне не нужно, чтобы Луи за это извинялся. Как будто нельзя пошептаться со своей девушкой. С девушкой, отвечал мне Луи, какое слово ты использовала, словно нам по пятнадцать лет и весь мир к нашим услугам.

Он часто молчал. И я тоже молчала. Все было упорядочено: еда, работа, вечера перед телевизором. О чем еще говорить?

Прежде чем я успела опомниться, вновь наступило 21 марта.

– День, который мы отмечаем, – сказала Луи. – Или ты уже забыла?

Позвонили в дверь. На пороге стояла Роза с запеченным мясом, крокетами и свежим яблочным муссом. Они с Луи отнесли все на кухню, а я тем временем накрыла на стол.

Она оказалась рядом со мной. Дружелюбно кивнула мне:

– Все хорошо?

А все правда было хорошо?

– Как быстро пролетел год.

Я кивнула. Осталось разложить салфетки на тарелки, и стол накрыт.

Можно садиться.

– Вот только я думаю, Жюльетта, это ведь не та жизнь, о которой ты мечтала.

Вот-вот сюда войдет Луи с едой.

– Ты уже год на свободе, но мне все так же приходится гадать, о чем ты думаешь. Раньше у тебя рот не закрывался. А теперь у тебя будто не хватает смелости его открыть. Кроме тех случаев, когда ты поёшь. Тогда я снова вижу у тебя в глазах блеск, но это не тот огонь, что горел раньше. И он не загорится, пока ты будешь себе лгать, что тебя устраивает твоя нынешняя жизнь. Она у тебя всего одна. Моргнуть не успеешь, как пролетит. Ты же этого не хочешь?

Я пораженно смотрела на нее.

– Мне нравится убираться, – прошептала я.

– Это неправда, Жюльетта.

Вошел Луи с бутылкой шампанского.

– Твоя сестра забыла свою мечту, – сказала Роза, – когда ты уже что-нибудь предпримешь?

– Не сейчас, Роза.

– Я не собираюсь тебе это повторять, Луи.

Он вздохнул.

– Может быть, ее примут в церковный хор.

– Еще бы ее не приняли, да там никто не может и ноты чисто пропеть! Ради бога, Луи, церковный хор! Ничего получше не мог придумать?!

Она повернулась ко мне.

– У меня есть идея получше. Что думаешь насчет конкурса пения?

Конкурс пения?

– Его проводят в паре деревень отсюда. Тебя там никто не знает, они будут судить по твоему мастерству.

Я посмотрела на Луи.

– По-моему… – начал он.

Роза прервала его.

– Я спрашивала у Жюльетты.

Стало тихо. Только тикали часы.

– Чего ты так боишься, Жюльетта? Что на тебя все будут пялиться? Говорю тебе, сцена – это самое безопасное место в мире. Ты мне не веришь? Не переживай, еще поймешь.

О чем она вообще говорит?

– Мы подумаем об этом, – сказал Луи.

– Мы?! – спросила Роза. – Жюльетта, ты хотел сказать.

– Роза права, – сказал Луи на следующий день. – Я думаю записать тебя на этот конкурс для певцов. Я пообещал заботиться о тебе, Жюльетта, а значит, ты будешь петь. Что-нибудь на английском. Думаю, это понравится публике. Fly Me To The Moon[11], что думаешь? Если будет нужно, закроешь глаза: никто не сочтет это странным. Кстати, ты что, правда думаешь, что я собираюсь бросить тебя им на растерзание?

Наш Луи даже продумал, как я буду выглядеть. На мне будет короткое черное платье выше колен. Локоны можно собрать в пучок; никаких украшений, никакой обуви. Буду петь босой. Мы специально обойдемся самым минимумом, сказал он, чтобы твой великий талант сиял еще ярче.

Они с Розой купили ткань. Потом отвели меня к портному. Тот снял с меня мерки, сказал, что мои размеры идеальны, что он сделает из меня звезду.

Ты это слышала, Жюльетта, сказал наш Луи.

Всю следующую неделю я разучивала с Розой песню.

– Пой ее так, как чувствуешь, а не так, как слышала по радио. Ты же не попугай. Ты, конечно, вечно все повторяешь за своим братом, сама знаешь, но здесь, со мной, ты – это только ты. Жизнь – это риск, Жюльетта, ты либо идешь на него, либо упускаешь шанс. Пока ты поешь вполсилы, мы тратим время впустую. А я не буду повторять, что время бесценно.

Я не могла выносить, когда она со мной так разговаривала.

– Она просто любит тебя, – говорил Луи, – делай, как она скажет.

Получается все лучше и лучше, сказала Роза через какое-то время. Что, если мы разок попробуем в каком-нибудь зале? Школьная сцена подойдет.

Я только закончила убирать, когда она появилась в коридоре.

– Иди домой, – сказала она Луи, – приготовь нам что-нибудь вкусное.

– Я останусь.

– Ты меня слышал, – сказала она, – пошли, Жюльетта. За мной.

Луи кивнул мне, что все хорошо. Развернулся и ушел.

В центре сцены была стойка с микрофоном. Роза села за пианино. Свет в зале был потушен; всего один прожектор светил мне прямо в глаза.

– Я ничего не вижу, – сказала я.

– Если нужно, закрой глаза ненадолго. Прежде чем начнешь, я имею в виду. Потом посмотри на публику. Ты будешь смотреть прямо в темноту. Даже если зал будет набит битком, ты никого не увидишь. Сама поймешь. Я же тебе говорила, как безопасно себя чувствуешь на сцене?