Я промолчала.

Он тоже молчал.

Молчали мы долго.

– Она отняла у тебя твою жизнь, – сказал он вдруг, – можно злиться и за меньшее. Ты все еще ее любишь?

– Я ее никогда не любила.

– Никогда?

– Я ее зарезала.

Он помолчал.

– Убивать нельзя, – сказала я. – Я это знаю.

Он посмотрел на меня через стол и кивнул.

– И я никогда больше этого не сделаю.

– Ты уверена в этом? – спросил он.

– Я больше к нему не пойду, – сказала я юффрау Марселле.

Она приобняла меня. Прижала к себе.

– Здесь тебя никто не обидит, детка.

– Я любила мать, – сказала я психологу.

Он кивнул.

– И еще, – начала я.

– Говори.

– Этого больше никогда не произойдет, – сказала я.

– Ты на это надеешься?

Я яростно закивала.

– Но ты боишься, что все же может произойти.

Впервые за все это время он улыбнулся.

– Вот над этим мы будем работать дальше, Жюльетта. Теперь тобой займутся другие; но все же я хочу тебя видеть раз в три месяца. Поболтаем, я посмотрю, как ты. Если будут проблемы, приходи раньше, договорились?

– С этого момента мы начинаем твою новую жизнь, – сказала юффрау Марселла. – Если хочешь, можешь продолжать уроки пения. В кинозале стоит пианино, невеста твоего брата будет рада зайти.

Роза, сюда?

– Она желает тебе добра, Жюльетта. Ты можешь ей довериться.

Так говорил и Луи.

– Просто ответь «да», – сказала юффрау Марселла.

Роза сказала, что я хорошо выгляжу.

– Ты подросла.

Я тоже это заметила. Теперь мы с ней стали одного роста.

Мы вошли в кинозал. Роза стянула чехол с пианино, нажала на пару клавиш и удовлетворенно кивнула.

– Отлично звучит. Что ты там топчешься, Жюльетта, подходи и вставай рядом.

Юффрау Марселла села в первый ряд. Я посмотрела на нее, она мне кивнула. Роза заметила это.

– Боишься, что разучилась петь? На тебя, конечно, много всего свалилось, но ты все еще здесь. Как и твой талант, он всегда с тобой. Твой великий талант, Жюльетта. Хоть запри его на ключ, хоть спрячь в глубокий колодец, он все равно будет сиять.

«Великий талант». Так она часто называла меня в наши воскресные вечера. Иди-ка сюда, Великий Талант, дай мне послушать, есть ли прогресс. Она посмеивалась – я видела, что она шутит. Но все равно старалась изо всех сил. И теперь я собиралась сделать то же самое. Словно это опять был обычный воскресный вечер. Если закрыть глаза.

– Гаммы, Жюльетта. Ноги чуть-чуть расставь, стопы упираются в пол, нет, качаться не надо. Стой спокойно. Поехали!

Я сделала, как она сказала. Набрала побольше воздуха, открыла рот и начала петь. Она перестала играть.

– Ты сдавливаешь горло. Как, по-твоему, звук сможет выйти? Забудь про горло, пой из кончиков пальцев ног. Все тело должно петь, Жюльетта, ты не могла разучиться.

Я открыла глаза. Посмотрела на нее.

Воскресных вечеров больше никогда не будет.

Воздух. Пропал.

Роза убрала локон у меня с лица, бережно заправила его за правое ухо. Он сразу выскочил вновь.

– Начинать всегда трудно, милая. Это просто еще одно начало. Ничего более.

Юффрау Марселла кивнула.

– Она права, Жюльетта, ничего более.

Как будто она тоже это говорила.

Каждый понедельник у меня был урок пения. С шести до семи, ни раньше ни позже. Тут все было четко распланировано, с момента пробуждения и до минуты, когда гасили свет. Мне не нужно было задумываться о том, что произойдет, произойдет ли это и как произойдет. Постепенно я осознала, что лучше и быть не может.

– Я вижу, ты снова начала улыбаться, – заметил наш Луи.

Когда мне исполнился двадцать один год, мое дело пересмотрели. Я стала совершеннолетней, но готова ли я к миру?

– Все это время ты прекрасно себя вела, – сказала юффрау Марселла однажды утром. – Как по мне, тебе уже можно выйти.

Можно выйти???

У меня случилась паническая атака, которая им совсем не понравилась.

Они отправили меня в лазарет и дали лекарство, от которого я спала несколько дней подряд.

Когда я проснулась, юффрау Марселла сидела возле моей кровати.

– Послушай, милая. Давай-ка умывайся; я пока подготовлю твою одежду. Потом что-нибудь поедим. Потом урок пения. И держись-ка повеселее. Тебе можно остаться тут еще на два года, если ты этого хочешь.

Хочу ли я?

– Ты нам ясно дала понять. – Она вздохнула. – Если ты так боишься выйти на свободу, значит, ты и в самом деле к ней не готова. Но через два года ты должна подготовиться, и мы с тобой распрощаемся. Никогда не забывай – ни сейчас, ни когда выйдешь – ты намного сильнее, чем думаешь, Жюльетта. Будь уверена.

Два года пролетели слишком быстро. Двадцать первого марта меня выпустили на свободу. Мне дали самую красивую одежду, какую только смогли найти. Я надела ее и вышла в комнату для посещений, где меня уже ждала юффрау Марселла.

– Теперь все зависит от тебя, милая. Ты готова к этому?

Я кивнула. Я сделаю все, что смогу, и она это знала.

– Не строй иллюзий, милая, у тебя, как и у всех нас, будут и хорошие и плохие дни. Если станет тяжело, делай упражнения. – Она слегка улыбнулась. – Ты такая же, как все, пусть это тебя утешает.

Я удивленно посмотрела на нее. Она что, забыла, что я совершила?

– Дети не выбирают своих матерей, Жюльетта. Ты могла уйти и никогда не возвращаться. Но ты не из тех, кто уходит. Ты чистая душа, Жюльетта.

Чистая душа?

Она наклонилась вперед всем своим огромным телом и поцеловала меня в лоб.

– Давай иди. Брат тебя ждет.

Я кивнула, развернулась и вышла в коридор. Быстро оглянулась: дверь была закрыта. Она уже занялась кем-то другим.

В дверях стоял Луи. Я подошла к нему в чужом платье. Было тесно, я быстро его поправила.

– Мне хорошо?

Он кивнул.

– Ты всегда хороша.

Я увидела, что в глазах у него стоят слезы.

– Не плачь, Луи.

Но у него на лице уже зарождалась улыбка.

– Если бы ты знала, как я счастлив, – сказал он.

Директриса ждала у выхода. Она дружелюбно мне кивнула.