– Она еще нахлебается печали большой ложкой, – говорила Елизавета, – но подумать только, что она могла бы иметь мужем тебя, Роберт.

Ей хотелось проучить Марию за то, что она отвергла Роберта, хотя она, Елизавета, очень рассчитывала на это.

Теперь Елизавета все более завоевывала уважение мудрых политиков. Такие мужчины, как Уильям Сесил, канцлер Николас Бэкон и герцог Саксонский считали ее проницательным политиком. В начале правления ее положение было нелегким и незавидным. И как могла она чувствовать себя уверенной и в безопасности, когда постоянно слухи о незаконности ее правления ползли по Европе? Никогда еще не бывало правителя в более шатком положении, чем Елизавета в то время. Теперь ей было тридцать три года, и она смогла найти место в сердцах людей, которое прежде принадлежало ее отцу: несмотря на все его злодеяния, ему всегда народ отдавал свою любовь. Он мог позволить себе рисковать состоянием всего королевства, участвуя в авантюрах, мог жениться на шестерых женах – и умертвить двоих, но для народа он всегда был героем и Королем, и не бывало попыток свергнуть его. Елизавета была истинной дочерью своего отца – и по внешности, и по манерам. Ее голос напоминал его голос, она ругалась, как, бывало, он, и везде, куда бы она ни направлялась, звучало: «Вот дочь великого Генриха», и она знала, что это – одно из ее неоспоримых преимуществ. Никто не мог отрицать, что она – его дочь, и что когда-то он принимал ее как свою законную дочь.

Однако ей приходилось быть осторожной. Мария, королева Шотландии, была претенденткой на трон. Поэтому что могло быть лучше для Елизаветы, чем замужество Марии за слабым, беспутным юношей, который мог привести Шотландию к потере могущества и разорению, и, тем самым, навлечь на Марию гнев ее возможных сторонников. Сестры леди Джейн Грей, Кэтрин и Мэри, обе были в Тауэре, наказанные заточением за то, что вышли замуж без высочайшего соизволения. Таким образом, Елизавета разделывалась с теми, кто мог иметь больше прав на трон, чем она: вскоре они все были под замком.

Пришла новость, что королева Шотландии беременная. Это было нежелательно для Елизаветы: если Мария родит наследника, то люди начнут сравнивать ее с Елизаветой в невыгодном свете для последней. Елизавета была подавлена До того самого момента, когда пришли новости о злосчастном ужине в Холируд Хаус, в Эдинбурге, во время которого секретарь-итальянец Марии, Риччио, был убит на глазах беременной королевы. Когда поползли слухи о том, что Риччио был любовником Марии, Елизавета сделала вид, что шокирована и негодует, однако новости ей доставили удовольствие. Но тоска королевы не прошла. О, она была сущей загадкой – наша Королева!

Как-то двор приехал в Гринвич – любимый дворец королевы, потому что она родилась там – с просторными залами, богато украшенными гобеленами, которые королева очень любила демонстрировать. В особенности любила она показывать новичкам при дворе зал, где она появилась на свет. Она стояла тогда посреди зала со странным взглядом, и я думала о том, представляет ли она себе свою мать, лежащую изможденной после родов, с разметавшимися по подушке прекрасными черными волосами. Думала ли она о том моменте, когда ее матери сказали, что родилась девочка, и это стало причиной агонии Анны Болейн, потому что рождение наследника, мальчика, изменило бы ее страшное будущее. Иногда в такие моменты на лице Елизаветы появлялось хищное, жесткое выражение, как будто она клялась самой себе доказать, что она станет лучшим правителем, чем стал бы любой мальчик.

Итак, мы были в Гринвиче. Она – в одном из своих великолепных нарядов, которыми был полон ее гардероб, платье из белого и пунцового атласа, расшитом жемчугами величиной с птичье яйцо, на оборках сверкали, как капли росы, крошечные бриллианты.

Она танцевала в тот день с Томасом Хинеджем, очень красивым мужчиной, которому в последнее время она оказывала большое внимание. В зал вошел Уильям Сесил. Было что-то в выражении его лица и глаз, показывающее, что у него есть важные новости, и королева сделала ему знак подойти. Он прошептал ей новости на ухо, и она побледнела Я была возле нее. я танцевала тогда с Кристофером Хэттоном, одним из лучших танцоров при дворе.

– Ваше Величество плохо себя чувствуют? – прошептала я ей.

Еще несколько фрейлин собралось вокруг нее, и она скорбно посмотрела на нас, проговорив:

– Королева Шотландии разрешилась прекрасным сыном, а я по-прежнему – бесплодное дерево.

Углы рта ее скорбно опустились, и она выглядела бледно и печально. Сесил что-то прошептал ей, и она кивнула.

– Пришлите ко мне Мелвилла, – сказала она, – я выражу ему мое высочайшее удовольствие по поводу события.

Когда пришел шотландский посол, вся печаль будто слетела с нее. Она весело сказала ему, что узнала новость и весьма ею обрадована.

– Моя сестра, королева Шотландии, любима Богом, – сказала она ему.

– Это милость Божья дала нам наследника и благополучное разрешение королевы от родов, – ответил Мелвилл.

– О, да. В Шотландии был большой раздор, однако этот ребенок принесет ей желанный мир.

Когда Мелвилл спросил, не соизволит ли она стать крестной матерью принцу, она ответила.

– Охотно.

Я увидела, как после этого разговора ее глаза следили за Робертом, и подумала.

– Она этого так не оставит. Рождение сына у королевы Шотландии привело ее к мысли о необходимости наследника для Англии. Теперь она выйдет за Роберта Дадли, потому что всегда желала иметь его.

В тот Новый год королева так благоволила ко мне, что подарила мне отрез черного бархата, и это было весьма дорогим подарком.

Мы со двором были в Гринвиче на праздновании Двенадцатой ночи. Я была в возбужденном, приподнятом настроении, отношение ко мне Роберта Дадли за последние несколько недель изменилось Я теперь часто замечала на себе его взгляд в полном зале, мы обменивались взглядами и улыбались друг другу.

Не было сомнения, что за последнее время Роберт стал не только самым красивым мужчиной при дворе, но и самым богатым и могущественным человеком. В нем была мужественность, что немедленно бросалась в глаза любому. Но я никогда не была уверена, привлек ли он меня своими чарами либо я соблазнилась возможностью потягаться силами с королевой, потому что даже заговорить с Робертом по-дружески значило неизбежно навлечь на себя ее гнев. Любая встреча между нами должна была состояться с максимальными предосторожностями и в строжайшей тайне, потому что если бы это когда-либо достигло ушей королевы, то был бы конец и его и моему процветанию при дворе. Это также воодушевляло и зажигало меня, я всегда любила риск.

Я не была столь глупа, чтобы думать, что ради меня Роберт пожертвует привязанностью королевы. Если бы она только поманила его, он немедленно оставил бы меня. Он был однолюб: его единственной большой любовью была корона. Если он когда-либо желал чего-то, то желал страстно, и делал все, что было в его силах, чтобы достичь цели. К несчастью для него, существовал лишь один способ достичь желаемого, так как только Елизавета могла дать ему власть и корону. Но проходили дни, и Елизавета выказывала все менее желания поделиться с ним властью.