– Алексей Сергеевич, тут какая-то непонятка, – Денис напряженно посмотрел на старшего коллегу, – Ивашова утверждает, что она выстрелила в мужа, когда он стоял к ней лицом. Но входное отверстие от пули у жертвы на правом виске…

– Ну и что? Да она в таком состоянии тебе все, что угодно, может сказать. Например, что выстрелила из-под колена.

– Может, мне завтра ее допросить?

– Зачем? Завтра суббота. Пусть она посидит, остынет. А в понедельник с утречка все тебе подробно опишет…

– А что, если мне провести следственный эксперимент? Еще раз привезти ее на квартиру, чтобы она продемонстрировала все свои действия во время выстрела?

– О-ох, – Дубинин тяжело вздохнул и помотал головой, – зачем изобретать проблемы на пустом месте?! Жертва есть, убийца есть, орудия совершения преступления есть, мотивы есть, признание есть. Чего еще надо?! – раздраженно воскликнул Дубинин.

– Нет, все равно, здесь что-то не так, – тихо, но упрямо произнес Канарейкин.

– Денис, – Дубинин сел напротив молодого коллеги, – знаешь, что самое главное в нашей работе?

– Что?

– В работе следователя самое главное – из говна сделать конфетку. Иногда получишь дело к производству, а там ч-черт ногу сломит. Один говорит одно, другой – прямо противоположное, а третий буровит такое, что мозги закипают. А у тебя конфетка! Вот она, готовая! Надо ее только завернуть в красивый фантик и эффектно положить на стол начальства.

– У нас преподаватель по УПК говорил, что следователь имеет право на ошибку, но не имеет права на собственные выводы, в которых сомневается, и шить дела белыми нитками.

– Послушай, студент, – Дубинин выразительно крякнул и, прищурившись, посмотрел на Дениса, – забудь, что тебе там говорили эти теоретики в академии. У них наука, а у нас работа. Для нас заниматься какими-то теориями и наукообразными рассуждениями – непозволительная роскошь. Мы с тобой стоим на конвейере, и нам деньги платят за то, чтобы этот конвейер бесперебойно работал.

– А если этот конвейер вместе с преступниками ломает кости невиновных?

– Ну-у, ты дае-е-ешь! – Дубинин с изумлением уставился на молодого следователя. – Да с такими рассуждениями тебе надо не в полиции работать, а идти к этим слюнявым правозащитникам.

– А если наказание неадекватно совершенному деянию? Или когда наказание есть, а деяния нет? Это же произвол!

– Так, – Дубинин сжал челюсти, на его скулах заиграли желваки, – ты знаешь, чем отличается законность от справедливости?

– Чем?

– Справедливость – это когда дядя Вася залез к тете Маше в сарай, чтобы спереть у нее барана, а та поймала его и заколола вилами на месте. А законность – это когда дядя Вася по пьянке шлепнул тетю Машу по заднице, а ты потом упаковал его на пятак по сто тридцать первой за изнасилование.

– Но так нельзя!

– Можно, – Дубинин осклабился в циничной улыбке, – особенно когда есть заказ оттуда, – он выразительно показал пальцем в потолок. – Поэтому, сынок, запомни: даешь семьдесят процентов реализации уголовных дел – будешь на хорошем счету у начальства, даешь девяносто процентов – будешь висеть на доске почета. Поэтому выкинь всю эту дурь из головы о справедливости, гуманности и прочей интеллигентской дребедени и работай. Ладно, ушел. – Дубинин встал из-за стола. – Звони, если что. Только по пустякам не надо, – подал руку, – пока.

– До свидания, – тихо прошелестел в ответ Денис.

Он все-таки не послушал совета Дубинина и пришел на работу утром в субботу. Начал изучать служебные документы из сейфа убитого таможенника. Таможенные декларации, отчеты, какие-то служебные записки. А зачем он их здесь хранил, недоуменно подумал Денис, в таможне своя охрана, у него свой кабинет, в который посторонний, наверное, без разрешения хозяина не войдет.

Больше всего документов было в серой картонной папке с названием «транзит». Слово это было написано от руки шариковой авторучкой. В папке лежали ксерокопии таможенных деклараций, которые, как понял Денис, касались таможенного оформления автомобилей, ввезенных в страну из-за рубежа.

Неожиданно в кабинет вошел Фролов.

– Привет, а где Дубинин? – спросил он Дениса.

– Уже в отпуске.

– Жаль, хотел с ним в шахматишки сразиться. Что, решил проявить служебное рвение?

– Да… вот… разбираюсь.

– Повезло Ивашову, – загадочно усмехнулся Фролов, – зацепил я его один раз, по одному сигнальчику. Так дали по рукам: здесь не лезь!

– Что-то серьезное? – осторожно поинтересовался Денис.

– Да кто ж его знает? – задумчиво произнес Фролов, рассматривая красивую девушку-стюардессу на висящем на стене календаре, подаренном, видимо, кем-то из сотрудников Аэрофлота. – Об умерших плохо не говорят. Но, если честно, скользкий тип…

– В каком плане?

– В криминальном. Но сейчас это уже значения не имеет, во всяком случае, для него. Желаю творческих успехов, – Фролов небрежно махнул рукой и вышел из кабинета.

Денис снова углубился в изучение документов. Через пять минут дверь кабинета тихо открылась, на пороге Денис увидел Дударева. Молодой сотрудник испуганно встал из-за стола, чтобы поприветствовать начальника.

– Сиди, сиди, – кивнул начальник отдела, – разбираешься? – резанул подчиненного острым взглядом из-под густых бровей.

– Да, товарищ полковник, изучаю.

– Все ясно в этом деле?

– Да… вроде все понятно, – неуверенно произнес Денис и не стал докладывать начальнику о той непонятке, которую он сообщил вчера Дубинину.

– Твоя задача сейчас – скомплектовать все данные и грамотно составить заключение по делу. Оно должно быть логичным, доказательным, юридически грамотным. Вообще любой документ следователя должен быть как булыжник: гладким, весомым и чтобы в нем не было ни одного скола или трещины, за которые могли бы зацепиться прокурор, судья и тем более адвокатишки.

– Товарищ полковник, я сделал выписки из телефона Ивашова и подготовил запрос в службу безопасности сотовой компании.

– Зачем?

– Чтобы установить любовницу Ивашова. Ну… для подтверждения версии.

– Хорошо, давай подпишу.

Дударев быстро просмотрел документ и подписал его.

– Значит, компонуй материалы, сшивай дело, потом мне на рассмотрение. Самое большое тебе сроку три недели, – снова сурово посмотрел на молодого следователя. – В понедельник будет возбуждение. Поэтому форсируй. Все, работай! – Дударев покинул кабинет.

Женщина была спокойна, хотя вела себя странно. Она была в каком-то оцепенении, лицо как маска, движения замедленные. Такое состояние бывает у человека, который только что проснулся, но не выспался и с трудом начинает планировать свои дальнейшие действия, вспоминая, что же надо делать в первую очередь. Как называется такое состояние, пытался вспомнить Денис определение из курса оперативной психологии. Кажется, реактивная заторможенность. На вопросы следователя Ивашова отвечала осмысленно, хотя и с некоторым замедлением, иногда переспрашивала его.