Нет, я не смогла бы справиться с таким количеством нелогичных задач одновременно. Впрочем, и не пыталась – лишь пытаюсь до сих пор разгадать эту кафкианскую загадку недостижимого ресторана, в который никого не пускают, но тем не менее вечером там нет ни одного свободного столика!

Я никогда не задавалась вопросом, ехать в Россию или не ехать, а просто ехала. И, едва ступив с трапа самолета на землю, в страхе думала: «Зачем я это сделала?» – и покорно двигалась в сторону паспортно-таможенных рубежей, где меня неизменно ожидали неприятности, ибо на лбу у меня было написано: «Проверь меня».

В начале моих паломничеств, во времена Советского Союза, потрошились мои чемоданы, просвечивались рентгеном мои бумаги, применялись хитрые психологические методы. Например, спрашивает пограничник: «Вы говорите по-русски?», а я ему: «Nein!» – чтобы упростить допросы. Но он продолжает расспрашивать, а я его игнорирую. Потом, глядя куда-то в бумаги, незначительным тоном он говорит: «Очки снимите…» – и я, пожалуйста, послушно снимаю…

А зачем? – вот вопрос. Зачем все так сложно, как в том ресторане?

Когда власть сменилась, а я завела деловые отношения с Россией, – тут таможня не бумаги и не чемоданы, а меня самое стала рентгеном просвечивать. Я научилась держать наглое застывшее лицо – мол, ничего не знаю и ваши унизительные штучки мне незнакомы. Но, удивительное дело, мне иногда начинало мерещиться, что мои цели и помыслы действительно нечисты! Что я на самом деле что-то скрываю!

И, хотя скрывать мне нечего и мои деловые бумаги всегда в идеальном порядке, – я чувствую себя ловкачом, преодолев очередной контроль! Тем самым амбициозным умником, который умудрился проникнуть туда, где нет мест. Только все время хочется спросить: зачем?

Я в разном качестве представала перед пограничниками и блюстителями законов: то я – студентка, то – администратор туристической группы, то – жена гражданина СССР, то – предприниматель. Но, кем бы я ни была, меня всегда пытались в чем-то уличить. Люди в серых костюмах ждали у подъезда, где находилась коммуналка моего мужа: следили, чтобы я до десяти вечера покинула здание. А мужу строго воспрещалось ночевать в гостинице для иностранцев (то есть у меня). Но, если мы искали ночлега у друзей или уезжали за город, никто за этим не следил: слежка устанавливалась только у того подъезда, где был прописан муж! Это могло бы напоминать милые французские комедии про полицейских-недотеп, но если б это хоть раз было смешно…

Вырвавшись из круга ловушек и загадок, на которые нет ответа, я возвращаюсь домой, в Германию, и что же? Отдыхаю в знакомой до малейшего штриха обстановке, в окружении всего привычного и логичного? Где там! На меня надвигается стена непонимания и сыплется град новых допросов: что я забыла в этой России и все ли в порядке с моей головой… И я начинаю защищаться, истово отстаивать перед немцами свое желание и право работать с русскими. И тут я тоже должна оправдываться, доказывать, что диалог с ними возможен, необходим! Что русские люди, когда они раскрываются перед тобой, обнаруживают прекрасные душевные качества, верность партнерам, ответственность в обязательствах…

Если только они раскроются.

О, я знаю, какой сухостью, отчужденностью обдает тебя русский, который берет трубку и говорит «але». Немец сразу представляется, а тут – «але». У меня от этого «але» всегда холодок по спине бежит. Но до какой степени преображается человек секунду спустя, услышав твое имя: «О-о-о!!!! Дорогая!!! Рад тебя слышать! Чем могу служить?»…

И хочется возопить: зачем? К чему все эти вымышленные преграды? Просто для того, чтобы их преодолевать?

Умом Россию не понять – точно. Логика тут не к месту. Нет ее и в том, что, несмотря на весь изощренный бред, с которым я в этой стране сталкивалась, мне здесь… хорошо. Такое чувство, что спешить некуда. Что я – там, где должна быть. Чувство такого душевного покоя я редко испытываю в родной стране, а в России – всегда. По сей день не знаю почему. И если пытаюсь это объяснить – опять выходит нелогично…

Да ну ее, логику.

Баранину я не выношу. И даже дух готовящейся баранины.

А моя неуемная деятельность привела меня в 1989 году в Алма-Ату. Мы составляли некую делегацию, призванную договориться о строительстве в Казахстане специальных защитных бункеров, в которых проводится лучевая терапия. Со мною были швейцарские специалисты: один специалист со своею русской пассией Машей, другой, симпатяга-архитектор, – один себе, и человек из Москвы по имени Сережа. Маша была не особенно хороша собой, но достаточно ловка, чтобы привлекать к себе иностранцев и выжимать из них все, что можно выжать. Она ласково и наставительно делилась со мной способами раскрутить любовника на покупку украшений или квартиры. Я удивлялась безграничности женских возможностей при отсутствии очевидных привлекающих факторов, но, видимо, не внешность творит волшебство.

Высокий чиновник из министерства здравоохранения Казахстана встречал нас с щедростью и радушием. Мы были приглашены не куда-нибудь, а к высокому лицу домой, – и в честь дорогих гостей (нас!) этот добрый человек распорядился зарезать двух баранов…

Мне кажется, ни одно застолье в моей жизни не было столь примечательным: столы ломились от разнообразных блюд – но все они были приготовлены из баранины. Исключение составляли водка и соленые огурцы, к которым я с грустью и припала. Время от времени, взирая голодными глазами на изобилие, я спрашивала Сережу из Москвы, который сидел рядом, что сие блюдо значит. И он снова и снова рассказывал про баранину.

Голодная и расстроенная, служила я переводчиком – что не доставляет мне радости даже в сытости и довольстве.

Затем, отдельным номером программы, был подан деликатес. На середину стола поставили огромный коричневый мешок – это был бараний желудок, начиненный потрохами. Потроха были уложены искусно, и даже кишки были сплетены в косички. Невероятными дипломатическими ухищрениями мне удалось отказаться от блюда, не оскорбив хозяйского радушия. Уф. Я хлопнула водки и съела еще пару огурцов. Явление следующего блюда я восприняла уже со спасительным безразличием – еще бы пару рюмок, и начала бы равнодушно поглощать бараньи кишки. Как вдруг Сережа сообщил мне, что новое блюдо не есть баранина… Что это – конина!

Я обрадовалась: «Ах, Kaninchen!»[8] – крольчатину у нас в Германии едят. Не то чтоб это было моей любимой едой, но – сойдет. Боже мой. Ну и кролики у них. Огромные. И не похоже вовсе на крольчатину. Ничего. Съела. Откинулась.