Агент Мартин, несмотря на свои габариты, словно утонул в глубоком кожаном кресле. В этот момент он поерзал, устраиваясь поудобнее.

— Черт побери! — пробормотал он. — Тут прямо-таки можно жить. Еще и для кухни место останется. — Он бросил взгляд на Джеффри. — Все, что вы говорите, не имеет никакого отношения к истине, ведь так, профессор? — спросил он как бы невзначай.

Джеффри уставился на сидевшего напротив него полицейского, как геодезист, который, не веря своим инструментам и приборам, решил проверить все на глазок. Он вдруг понял, что воспринимает Мартина только как здоровенного полицейского и что пора бы взглянуть на него внимательнее. Он заметил, что шрамы Мартина на руках и на шее начинали багроветь, когда тот пытался сдерживать гнев, как сигнальные красные лампочки.

— Ладно, — тихо проговорил Мартин, продолжая разговор, — сойдемся на одном. Я верю, что ваша мать сказала, что он умер. Может даже, что покончил с собой. Возможно, это правда, что она так сказала. — Он кашлянул, словно из вежливости, но и в кашле у него было больше насмешки. — Но это и все, не так ли?

Джеффри покачал головой, отчего Мартин еще раз ухмыльнулся. Видимо, чем больше он злится, тем чаще улыбается.

— А ведь так всегда и бывает, не так ли, мистер эксперт по убийствам? Серийные убийцы так терзаются муками совести из-за гнусности своих убийств, что не в силах терпеть свое жалкое, гнусное существование и кончают с собой, заодно освобождая общество от неприятной, да и затратной необходимости их ловить и отдавать под суд. Верно, профессор? Такое бывает сплошь и рядом, или я ошибаюсь?

— Такое бывает, — резко ответил Джеффри, — но очень редко. Большинство серийных убийц, о которых нам известно, не знают, что такое муки совести. Напрочь. Не все, но большинство.

— Значит, у них должны быть другие причины для самоубийства, которые пусть очень редко, но бывают?

— Они привыкли к смерти. Им все равно, своя смерть или чужая, — они с ней свыклись.

Агент довольно кивнул, словно одобряя такой ответ на свой насмешливый вопрос.

— Но почему, — медленно проговорил Джеффри, — вы приехали сюда? Почему вам пришло в голову связать меня с этим человеком, который то ли совершил, то ли не совершил одно или несколько преступлений двадцать с лишним лет назад? Почему вы решили, что мой отец не только не умер, хотя он умер, вдруг ожил, да еще оказался убийцей?

Агент Мартин откинул голову на спинку кресла.

— Вопросы не такие уж неразумные, — сказал он.

— Я и сам не из числа неразумных людей.

— Думаю, вы все-таки из них, профессор. Вы удивительно неразумны. На редкость неразумны. Потрясающе и фантастически неразумны. Почти как я. Для вас это единственный способ выживать. Верно? Каждый ваш вздох в этом миленьком маленьком академическом мирке — это вздох неразумного человека, профессор. Потому что если бы вы были разумны, то не стали бы тем, кто вы есть. А стали бы тем человеком, который, как вы сами того боитесь, живет в вас. Как и я, не побоюсь еще раз это признать. Тем не менее я попытаюсь ответить на некоторые ваши вопросы.

Джеффри снова подумал, что нужно что-то сказать, нужно гневно отвергнуть все эти идиотские предположения, встать, уйти и закрыть за собой дверь. Но ничего этого он не сделал.

— Будьте любезны, — сказал он холодно.

Мартин наклонился, взял свою кожаную папку, порылся в бумагах и достал скрепленный скрепкой отчет. Полистал, нашел, что искал, достал из кармана пиджака очки в роговой оправе. Водрузив их на нос, он сперва поднял взгляд на профессора:

— Старят меня, верно? И слегка так облагораживают, а? — Он усмехнулся себе под нос, словно признавая их неуместность. — Вот расшифровка стенограммы допроса мистера Дж. П. Митчелла в полицейском участке штата Нью-Джерси. Вам знакомо это имя?

— Конечно. Так звали моего покойного отца.

Агент Мартин улыбнулся:

— Разумеется. Ну да ладно. Так, значит, сначала вся эта формальная мура: детектив объясняет, почему у Митчелла берут показания, называет день, время и место преступления… все очень мило, официально. Разъясняет права, записывает номер телефона, номер социального страхования, адрес и все такое, и ваш старик, похоже, ничего не скрывает…

— Может быть, ему нечего было скрывать?

Агент снова хмыкнул:

— Ну да, конечно… Ладно, дальше. Полицейский спрашивает насчет разных деталей, ваш старик все отрицает.

— Разумеется. Конец истории.

— Не совсем.

Мартин опять полистал отчет и наконец выудил из середины три страницы, которые протянул Джеффри. Клейтон сразу отметил, что номера страниц за девяносто. Он прикинул: две страницы в минуту, значит, отца к тому времени допрашивали уже около часа. Он пробежал глазами по строчкам. Расшифровка стенограммы явно была сделана с аудиозаписи без какой бы то ни было обработки — только вопросы и ответы, никаких описаний, никаких замечаний о поведении подозреваемого. Ему стало интересно, вставал ли полицейский? Ходил ли по кабинету, нависая над отцом, как хищная птица? Облизывал ли отец губы, вытирал ли пот со лба? Стучал ли полицейский по столу? Угрожал ли? Или был сдержан, холоден и задавал вопросы, попадая в десятку, словно всаживал иглы? И сидел ли отец, спокойно откинувшись на спинку стула, может, тихонько посмеивался и парировал каждый выпад, будто заправский фехтовальщик, наслаждаясь всей ситуацией тем больше, чем опаснее она становилась?

Джеффри представил себе тесный кабинет, может быть с одним плафоном под потолком. Маленький, почти пустой, с голыми стенами, с современной звукоизоляцией и струйкой сигаретного дыма над обыкновенным письменным столом. Два простых стула. Никаких наручников, потому что отец не арестован. На столе пишущая машинка. Детектив ровно барабанит по клавишам, лента медленно перематывается с барабана на барабан, словно терпеливо ждет признания, которого так и не будет.

Что еще? Зеркало на стене, которое на самом деле не зеркало, а смотровое окно, но отец не обращает на него внимания, хотя догадывается о его назначении.

Тут Джеффри вдруг остановился. «Откуда тебе знать, — сказал он себе, — как выглядел кабинет, как выглядел в тот далекий вечер отец, как он вел себя и как звучал его голос?»

Когда он принялся читать страницы допроса, то заметил, что у него дрожат руки. Первое, на что он обратил внимание в стенограмме, — это что нигде нет имени полицейского.

Вопрос: Мистер Митчелл, вы утверждаете, что в тот вечер, когда исчезла Эмили Эндрюс, вы находились дома вместе со своей семьей. Верно?

Ответ: Верно.

В: Могут ли ваши домашние это подтвердить?

О: Да, если вам удастся их найти.

В: Они больше с вами не живут?

О: Да. Жена от меня ушла.

В: Почему? И куда она с детьми уехала?