— На кого погранцы нарвались? — спросил я сам себя и тут же вызвал на связь майора Аспарухова. Начальник штаба не отвечал долго. Дежурный офицер узла связи сообщил, что начальник штаба разговаривает по сотовому телефону:

— Руками на меня замахал. Видимо, разговор важный.

Будь я рядовым Осиповым, я обязательно спросил бы, сколько рук у майора Аспарухова. Если он в одной держит трубку сотового телефона, а машет на связиста не свободной рукой, а руками, то рук у майора должно быть как минимум три. Но я не рядовой Осипов и потому просто попросил соединить меня с Аспаруховым, когда тот освободится.

— Обязательно, — пообещал дежурный офицер.

Майор Аспарухов освободился буквально через две минуты. И сразу же вышел на связь со мной.

— Что там у тебя случилось, Павел Степанович?

— У меня, товарищ майор, ничего. Только за спиной стреляют. Но там, кроме погранцов, никого быть не должно… Не друг в друга же они лупят…

— А ты бандитов за спиной оставить не мог?

— Все возможно… Если хорошо спрятались, мы могли и мимо пройти. Но нас бы тоже атаковали. Нас меньше, чем погранцов.

— Мне только что звонили из погранотряда. Командир сообщил, что их группа была атакована в районе заброшенного кладбища. Ведет бой. Бандиты из-под земли вылезли. Вы это место проходили?

— Так точно. Мы там первую мину сняли. Никого не было.

— Значит, откуда-то появились. Бандиты у вас там, похоже, как грибы из-под земли растут.

— Значит, надо уничтожить грибницу, — сделал я вывод.

— Разворот на сто восемьдесят! — дал я команду. — Возвращаемся к кладбищу. Бегом! Там без нас погранцов уничтожают. Спасать будем.

Не дожидаясь реакции взвода, хотя реакция могла быть только однозначной — командир никогда не выносит вопрос на голосование, командир приказывает, — я побежал первым. Обогнал даже сапера ефрейтора Талалаева, но ему сейчас не обязательно было возглавлять колонну, он только что просматривал эти места при спуске по ущелью, и это давало определенную гарантию безопасности при подъеме. По крайней мере, в районе пары-тройки ближайших поворотов. А что дальше — предстояло смотреть и слушать.

Наверху, где-то в районе кладбища, изначально прозвучала пара взрывов, и по их звуку я определил, что взрываются противопехотные мины. Но мину-то Талалаев там снял. Значит, мина поставлена заново! И даже не одна. И это означало, что мины могут встретиться и нам.

— Талалаев! Рядом с первой, снятой, другие мины быть могли?

— Могло быть все, товарищ старший лейтенант. Могли их замаскировать так, что только собака найдет по запаху. Могли у нас за спиной заново поставить. Я слышал взрывы. Судя по сдвоенному звуку — это «итальянка».

Такой невозмутимый, без конкретики ответ сапера, скажу прямо, меня не воодушевлял.

Признаться, я, как и все мои сослуживцы — офицеры спецназа, случалось, даже бравировал, говоря, что попадают в засады или менты, или еще какие недотепы. Попадают и гибнут. Дескать, со спецназом ГРУ такого не случается. Но это была только бравада.

К сожалению, и со спецназом ГРУ это тоже порой случалось, но наши бойцы проявляют свою тренированность и всегда удачно выкручиваются из самых сложных ситуаций. В основном за счет своей реакции и правильного поведения.

На занятиях обязательные действия каждого бойца в случае попадания подразделения в засаду оттачиваются от первого до последнего движения. И он умеет правильно с «брони» спрыгнуть, чтобы не угодить под гусеницы БМП или под колеса БТРа, и уже в прыжке дает первую очередь, пока еще не прицельную, приземляется, толкается двумя ногами, переворачивается, перемещаясь в относительно безопасное место. Во время прыжка смотрит, куда он будет прыгать, и знает, что там его ждет. Во время второго прыжка дает следующую очередь — уже прицельную, потому что за это время боец найдет, куда стрелять, он обучен отыскивать взглядом цель. Целью должно стать все, что движется и может представлять угрозу.

Реакция бойца может активироваться за считаные доли секунды. И это все вопросы не природных качеств организма, а только отработанная и предельно отточенная техника поведения, проверенная во многих боевых ситуациях.

При этом отрабатываются даже такие варианты, когда пуля попадет в бронежилет или в шлем. Защитное оснащение в этом случае обычно срабатывает, но удар пули бывает настолько сильным, что бойца может сбить, скажем, с брони. Мы обучаем солдат не сопротивляться удару пули — это чревато возможностью застыть на месте и получить вторую пулю, а то и не одну, а действовать по принципу дзюдо.

Куда тебя направляет активная сила, туда и совершай движение. Но при этом не теряй ориентации в пространстве. Но не просто падай туда, куда тебя сбивает, а превращай падение в направленный прыжок со всеми вытекающими из этого последствиями, как если бы сам прыгал, без помощи пули. И послать в цель свою очередь не забывай. Даже если она будет не прицельной, она заставит противника голову в плечи вжать, вместо того чтобы снова в тебя стрелять. Вжатая в плечи голова — уже не боевое положение. Такая поза и прицелиться не позволяет, и вообще бывает вызвана испугом, а испуг чреват потерей контроля за ситуацией и лишает даже временного контроля.

А что противник? Это только со стороны кажется, что стрелять из засады просто. В действительности не всегда бывает так, как должно было по замыслу. Стрелять-то требуется прицельно, иначе засада свой смысл теряет. А о какой прицельности можно говорить, когда бойцы спецназа разлетаются в разные стороны, как осколки от гранаты. И попробуй, поймай их в прицел во время прыжка или кувырка, да еще когда спецназ сам стреляет в ответ. Пусть и не прицельно, но кому легче будет, если в него попадет не прицельная, а шальная очередь! Вот для того мы и учим солдат выполнять эти приемы — чтобы избежать потерь.

Причем сам процесс обучения построен на твердых принципах. Умереть может каждый — это общеизвестно. Некоторые умирают даже героями. По крайней мере, считается так. Но их смерть, по большому счету, не является героической по простой причине — они погибли, не победив. А у нас важнее героизма ставится победа. Если ты победишь бандита, он уже не сможет убить ни тебя, ни твоего соседа, ни твоих родителей, ни родителей твоего соседа. Победить требуется в любом случае. Именно — победить, а не погибнуть самому, даже с самыми чистыми и высокими помыслами.

Эти принципы прочно вбиваются солдатам в голову, и они стремятся себя обезопасить. А когда люди гибнут в схватках, будь то менты или пограничники, или еще кто, я, как офицер, всегда думаю о том, что это только солдаты, жизнь которых их матери доверили офицерам. И эти солдаты могли бы попасть служить, скажем, не в погранвойска, а в спецназ ГРУ, ко мне во взвод. И тогда бы я нес за них персональную ответственность. Я бы обучал их воевать и побеждать, а не умирать.

Гибель солдата в спецназе ГРУ — это вообще нонсенс. У меня за годы моей службы такого ни разу не случалось. Раненые бывали. Я сам был несколько раз легко ранен. Но это только издержки службы. Гораздо чаще, чем ранения, у нас случаются травмы. И это вообще явление, можно сказать, обязательное. Но если бы мы обращали внимание на травмы, полученные на тренировочных занятиях, то весь спецназ ГРУ давно бы уже стоило перевести в инвалидную команду. Но к травмам легкого характера, таким как синяки и ушибы, мы приучаем солдат относиться легко, как и к виду собственной крови.