Суда не было, была тройка. 14 ноября 194 года Токарскую Валентину Георгиевну приговорили к четырем годам – самый маленький срок. А Холодову дали пять лет, потому что ершился: «Как же вам не стыдно? Я столько вытерпел! Меня били!» Ему парировали: «Но ведь отпустили же? Милый, так просто не отпускают! Не может быть, чтобы тебя не завербовали». Докричался до того, что получил лишний год.

Конфискации имущества у Токарской не было. Одному из тех, кто проводил в ее квартире обыск, приглянулся аккордеон, и он в надежде на конфискацию инструмент забрал. На вокзале перед этапом Валентина Георгиевна увидела его вновь: прибежал к поезду и притащил ее аккордеон. В какой-то степени этот человек помог Токарской выжить. В Вологде, в пересыльной тюрьме, начальство страшно обрадовалось при виде музыкального инструмента: «Будешь для нас играть!» – «Но я не умею, – оправдывалась актриса. – Я только на рояле играю». – «Ничего-ничего, все наши музыканты такие!»

А потом на Токарскую пришла заявка из Воркутинского театра. Именно этот театр и стал шансом выжить, не погибнуть среди миллионов, умиравших от лагерных работ. Именно там она сыграла свои лучшие роли, о которых в Москве могла только мечтать: Диану в «Собаке на сене», Елизавету в «Марии Стюарт», Ковалевскую в «Софье Ковалевской», Ванду в оперетте «Розмари». Сыграла Джесси в «Русском вопросе», Глафиру в «Волках и овцах», Бабу Ягу в «Аленьком цветочке», в спектаклях «Мадемуазель Нитуш», «Вас вызывает Таймыр». Сама поставила две оперетты – «Баядеру» и «Одиннадцать неизвестных». За это начальство выдало ей сухой паек: сахар, крупу, чай и кусок мяса. Работали «без фамилий», заключенных запрещалось указывать в программках и рецензиях.

Окружение было потрясающим – с одной стороны писатели, актеры, музыканты, знаменитый художник Петр Бендель пишет портрет примадонны… с другой – убийцы и грабители. «Я как-то сломала ногу, лежала в больнице с воровкой, – рассказывала Валентина Георгиевна. – Ее муж ходил на грабежи и обязательно убивал. Он не мог оставить свою жертву живой, потому что считал, что этот человек на него донесет. А она шла за мужем и выкалывала жертве глаза, так как оба были уверены, что последний увиденный при жизни человек как бы фотографируется в зрачках навсегда. Но тут появилась другая девка, которая влюбилась в ее мужа и решила избавиться от нее – подлила ей в вино кислоту и тем самым сожгла весь пищевод. Наш хирург, тоже заключенный, пришивал ей этот пищевод кусочками ее же кожи, делал операцию поэтапно. А кормили ее так: в пупок втыкали воронку, куда лили жидкую пищу. Вот эта мадам тоже со мной дружила. Жуть!»

* * *

«Тут мне нагадали, что после всех перемен, которые произойдут со мной в недалеком будущем, меня будет ждать блондин, у которого есть ребенок. Я сказала – если седой может сойти за блондина, пусть ждет, хотя бы и с ребенком. Черт с ним!»

Так в 1948 году Валентина Токарская писала своему любимому человеку Алексею Каплеру. Актриса и драматург познакомились в Воркуте, где лауреат Сталинской премии отбывал срок за то, что крутил роман с дочерью Сталина, юной Светланой Аллилуевой. Каплер числился в «придурках» – целыми днями бегал по городу и всех подряд фотографировал. У него была мастерская, которую Валентина Георгиевна посещала тайком, зная, что может поплатиться за это пропуском. В Каплера нельзя было не влюбиться. В Токарскую – тоже. Роман вспыхнул мгновенно.

Отсидев пять лет, Алексей Каплер отправился в отпуск и нарушил предписание – заехал в Москву. Его тут же арестовали и дали еще один срок. Отправили в Инту на общие работы. Он был на грани отчаяния, писал, что готов покончить с собой. Спасли его только письма Валентины.

«Я боялась, что ты не выдержишь удара. Но судьба сжалилась надо мной, сохранила тебя для меня, и если тебя хоть капельку греет, что ты имеешь преданного на всю жизнь человека – ты будешь держаться, и верить, и надеяться на лучшие дни. Что касается меня, то я живу только этим – увидеть тебя!..»

Алексей Яковлевич был видным, любвеобильным мужчиной, о его романах ходило множество историй. Родственники Каплера не воспринимали Токарскую всерьез, называли ее «Воркутинской половинкой», «Заначкой». Лагерные друзья опасались, что слухи об их глубоких чувствах и серьезных отношениях дойдут до Москвы. И только в силу произошедшего с ним несчастья каждому стало ясно, что теперь «Заначка» окончательно вступает в свои права.

«Я ни разу, ни одной из них не сказал даже в порядке шутки, даже из приличия ни одного ласкового слова, а не то чтоб там «люблю», – писал Каплер Валентине о своих увлечениях. – Потом произошла у меня в жизни самая настоящая революция – это ты. И я к тебе не только не успокаиваюсь, но с каждой минутой все больше люблю, все больше привязываюсь, все больше ценю. И я даже подсознательно совершенно не представляю себе жизни без тебя…»

Встретились они только в 53-м, когда умер Сталин. В 55-м расписались, а в 61-м развелись. Последние три года их брак существовал лишь формально. Валентина Георгиевна узнала о романе мужа с поэтессой Юлией Друниной, и ушла от него. Каплер пытался сохранить дружеские отношения, писал ей отовсюду о своих творческих планах, постановках, поездках, сначала делал вид, будто ничего не произошло, потом умолял смириться с его новой жизнью и в память о перенесенных испытаниях остаться близкими людьми. Токарская не отвечала на письма и бросала телефонную трубку.

После развода Алексей Яковлевич предложил жене по-честному поделить квартиру и дачу, но Валентина Георгиевна оставила ему все и вновь оказалась одна. Теперь уже навсегда.

* * *

Своя квартира у Валентины Токарской появилась только под старость. До войны (да и после) почти все артисты, даже самые знаменитые, жили в коммуналках. Будучи звездой Мюзик-холла Токарская поселилась у костюмерши Раисы Белозеровой, затем получила комнату на Тверском бульваре, потом переехала в Оружейный переулок, а после возвращения из ссылки вновь оказалась на улице.

Раиса, или, как называли ее все в окружении Валентины Георгиевны – Райка, оказалась в жизни актрисы единственным близким человеком. Она сохранила все вещи хозяйки, постоянно ездила к ней в Воркуту, вывезла в Москву и тем самым спасла уникальный архив Каплер а, а потом вновь приютила Токарскую у себя. Когда Валентина Георгиевна, наконец, получила отдельную квартиру, Райка готовила еду, убиралась, помогала по хозяйству. Актриса составила на нее завещание, но Раиса Белозерова скончалась раньше.

Они до сих пор вместе. Их прах помещен в одну нишу в Донском колумбарии…

* * *

В 1953 году Валентина Токарская вернулась в Театр сатиры и вскоре снялась в кино – сыграла шпионку Карасеву в первом советском детективе «Дело № 306». Фильм, говоря современным языком, стал «блокбастером». Детектив, а тем более экранный, в СССР был большой редкостью. В «Деле» присутствовали все необходимые для этого жанра атрибуты – стрельба, погони, шпионские пароли, разоблачения. Был обаятельный, симпатичный следователь – Борис Битюков, мудрый милицейский начальник – Марк Бернес, очаровательная, взбалмошная блондинка – Людмила Шагалова и опасная шпионка, работавшая в аптеке под именем Карасевой Марии Николаевны. На самом же деле звали ее Магда Тотгаст. Она же Фишман, Ованесова, Рубанюк, Иваниха. Впервые с советского киноэкрана прозвучали слова: «На пушку берешь, начальничек? Не выйдет!» И произнесла их именно Валентина Токарская, игриво закрутив на лбу локон и выпустив в Бернеса струйку папиросного дыма.