– Пусть меж нами царит мир до тех пор, пока камень не начнет плавать, а солома тонуть. – Таким было его слово.

В Киев он вернулся ни победителем, ни побежденным. Принес Перуну благодарственные жертвы, чтобы представить своему народу соглашение с болгарами как большой успех.

Он подошел к жертвеннику, там его уже ждали волхвы в темных одеждах, пылал огонь, ревел скот. Собравшиеся люди, княжеское семейство, бояре, старая дружина, городские старцы и избранные мужья ждали совершения князем жертвоприношения. Он снял с пояса меч и положил его на землю, за ним и вся дружина. Пока подводили животных, князь с руками и взором, воздетыми к идолу, произносил молитву, и все повторяли за ним заключительную фразу:

– Славим вас и молимся вам, о боги!

Но что-то холодило его, снова прикасалась к нему какая-то тень, что-то тупо обжигало, словно ему под ребрами проводили сделанным изо льда ножом с затупленным верхом.

Черкешенку он бы совсем забыл, столько у него было рабынь, не напомни ему сам Волчий Хвост. Сломив свою гордость, он попросил князя вернуть ее.

Владимир сначала разгневался, нахмурил брови и резко приказал гонцу убираться, но на следующий день, разнеженный новой рабыней с милым личиком, которая наливала вино в его чашу, вспомнил о вчерашнем посыльном и приказал отправить девушку в Брестово. В награду отслужившему ратнику.

В тот же вечер ему доставили меч, которым он в свое время одарил Волчьего Хвоста. И послание:

«Дашь мне его снова, когда одержу для тебя победу. Болезнь моя прошла, раны затянулись, готов служить тебе и дальше».

Владимир громко рассмеялся:

– Эх, серебряные болгары, вам надо жертвы приносить не какому-то богу, а маленькой смуглянке! Если бы она волчище моего в сердце не ранила, показал бы он вам свои зубы острые, а в мои ризницы добавил бы серебра! Вот, значит, что это за смертельная болезнь была!

Хлопнул левой рукой себя по колену, смеясь, поднял кубок с вином и выпил одним махом.

Не знал князь, что она кое-что унесла от него в волчьи палаты. Под сердцем. Волчий Хвост хоть и отсчитывал от рождения ребенка назад дни и месяцы, но делал это тайком, ничего не говоря. Рабыню он взял в жены, ребенка растил как собственного сына.

Она-то знала. Никто ничего не спрашивал, а хоть бы и спросил… Пусть лучше ее сын будет сыном и наследником известного человека, чем одним из множества незаконных детей князя. Ни для кого не было тайной, что князь весь во власти похоти к женщинам и что от него зачали немало невольниц.

Роды прошли, как и было должно. Тем, кто рожает впервые, нужно вооружиться терпением и силой, пока ребенку дорога откроется, утешала она себя. Солнце обошло весь небосвод, когда она догадалась, все узлы на себе развязала, косу расплела. И уже скоро услышала плач ребенка. И, сразу увидев отметину на его плече, обрадовалась, что как только начались схватки, ей удалось прогнать от себя всех женщин. Перерезав пуповину, завернула сына в белую, заранее приготовленную пеленку. И дальше все для него делала сама.

– Рабыней была, рабыней и осталась, привыкла работать, приказывать не умеет. Боги ей все дают, а она не знает, как воспользоваться! – шептались о ней слуги.

Заботливо прикрывала она отметину на плече мальчика и старалась, чтобы никого не было поблизости, когда она его перепеленывает. Не раз приходилось ей слушать рассказы о метке, которая передается с кровью и происхождением. Ее сын был явно отмечен, сомнений быть не могло.

Отпрыск змея.

Волчий Хвост потребовал, чтобы сына они назвали Владимиром – в честь великого князя. И чтобы боги, хранившие князя, стали защитниками и его маленького тезки. Она согласилась.

«И правильно, – подумала она, – пусть носит имя своего отца».

Родила она в конце зимы, когда уже веяло весной. Первым летним утром, на заре, с ребенком на руках незаметно выскользнула из дома и, прежде чем кто-нибудь успел ее заметить, направилась в ближайший лес. Там, у родника, окрестила сына чистейшей живой водой и крестиком, который снова носила на шее после возвращения к Волчьему Хвосту.

Тайна женского рода всегда ускользает, даже если ее строго беречь. А истина, как подземная вода, всегда где-нибудь да пробьется на поверхность. В свое время.

Крым, а в Крыму Херсонес, Корсунь, пятнадцать веков стоящий вкопанным в скалы, открытый к северу, откуда приходило все хорошее, но и плохое тоже. Торговый узел, перекресток ветров и дорог, за который византийцы и хазары воевали столетиями, теснился между двумя заливами, на гребне горы. Город-крепость, в котором и дома богатых жителей представляли собой укрепления, а над стенами возвышались позолоченные купола церквей. Дубовые городские ворота, глядящие на залив Символов, были усилены листами железа и по сторонам укреплены башнями.

Весной 988 года князь Владимир отправился вниз по Днепру с дружиной в двенадцать тысяч человек, оснащенной смертоносным и тяжелым оружием. Секиры, луки и каленые стрелы, палаши длиной в шаг высоких воинов-варягов, острые сабли, во многих боях кровью напоенные и человеческим мясом накормленные… Море покрылось рябью с приближением зловещего бряцания оружия.

Крепкие суда, построенные из огромных стволов деревьев, которыми изобиловали русские леса, чья длина до пяти раз превышала их ширину, и которые напоминали огромных морских змеев, легко рассекали волны, а настоящие морские змеи и чудовища устремлялись от них как можно глубже.

По требованию византийского василевса князь вел за собой шесть тысяч ратников в подкрепление императорскому войску и еще столько же, чтобы были под рукой на всякий случай. Зная, что своенравные варяги в случае перемены ветра могут направиться к Константинополю своим путем, великий князь по дороге купил отряды наемников, да еще повел за собой и обычных селян – славян, кривичей, болгар…

Восстание в Малой Азии расширялось и становилось угрозой для империи. Фока, дерзко обувший красные сапоги, заточил Склира, с которым поднял восстание, намереваясь взять власть полностью в свои руки. Он направлялся на запад, к морю. Помощь Константинополю была необходима, так что пришлось пойти и на то, что считалось союзом с дьяволом, – позвать на подмогу русского князя. И пообещать этому варвару то, чего он потребовал, – отдать ему в жены зеленоокую принцессу Анну.

Константинополь, о котором он страстно мечтал с самого детства, сам шел ему в руки! Правда, греки настаивали, чтобы он перешел в истинную веру, не годится христианке выходить за язычника.

Олаф всем сердцем надеялся, что князь примет веру истинного Бога. В отличие от Блуда, который, к большому своему неудовольствию, и на этот раз был оставлен в Киеве. Там он молился Перуну, чтобы князь не предал веру отцов, и даже тайком приносил жертвы.

И Мстислав, воин, чье лицо было как свежевспа-ханная земля, шрам на шраме, а на теле столько следов ранений, что не сосчитать, тоже не знал покоя. Он ввязывался в самые жестокие и кровавые стычки, старался повсюду быть впереди князя. В схватке призывал на помощь Перуна, Волоса, Сварога… И его, бесстрашного воина, охватывал ужас при мысли, что великий князь отречется от старых законов. И он просил его не склоняться к греческой вере.