И заснул в ее объятиях, вернее, просто прикрыл глаза веками и впал в легкое забытье воина, привыкшего при любой возможности ухватить хоть мгновение сна. Одна рука князя обвивала ее стан, другая свисала с высокой кровати, расслабленно, на вид беспомощно.

Резко рванувшаяся к его шее рука, не успев достигнуть цели, забилась в его стальных пальцах.

Она стояла перед ним с высоко поднятой головой, с обнаженными шеей и грудью, вся превратившись в глаза.

– Убей! Ну, давай!

Он просто вышел. Она знала, что все кончено.

Разбила кувшин с медом, бросив его об пол.

Стекло на окне, где стоял кувшин с заговоренным медом, вдруг растрескалось и мелкими осколками посыпалось на пол. Без сквозняка, все было закрыто.

Больше он к ней не приходил.

Разрушил ее родной Полоцк и вместо него построил Изяславль. С справедливостью отца и мудростью властелина послал Изяслава править от его имени землей Полоцкой. А ее определил к сыну на жительство. Дети, все кроме Изяслава, остались при дворе, окруженные теми же вниманием и заботой как и прежде.

Она заняла положение, соответствующее рангу княгини, ничего другого требовать она не могла. Не сопротивлялась, согласилась.

Все тщетно. По пути к новому своему дворцу она поняла, что та тень, темная и холодная, которую только она сама могла отогнать, теперь, свившись клубком и укрывшись печалью, смотрит из ее глаз на то, что ждет ее впереди. И покрывает льдом мысли, угадывая там, в будущем, ожидающее ее одиночество.

Из окна ее провожал взгляд, полный горечи. Это были застывшие глаза слуги Варяжки. Он не мог выйти проститься с ней. Она этого и не заметила.

Существование измеряется делами, а не годами. Много всего, хорошего и плохого, делает человек. В самом конце перевешивает та чаша, на которой лежит улыбка, пусть даже слабая, сострадание, выраженное пусть даже одной слезой, одной каплей меда или желчи.

– Когда Владимир ест, едят все, когда великий князь пьет, все поднимают кубки, когда я пою, все запевают… Боги дарят мне радость. Радость – это каждый день, когда наступает заря, потому что однажды я пойму, что не проснулся, что я не на этом свете. Ха! Встречи с Мораной не избежать никому, вот, Олег, даже коня судьбоносного убил, а все равно сбылось то, что ему предсказали. Не нужно было становиться на череп, даже на конский, в голове убиенного подстерегает змея. А потом… предъявляешь счет предкам.

Если сожгут твое тело, как можно пить медовуху. Наслаждаться пиром, ласкать жену? Нет, ты тень среди теней, и ты сам, и слуги твои, которые за тобой пойдут, и та, которую пронзит кинжалом Ангел смерти. Все мы лишь тени, это – единственное, что остается от каждого.

Опьянило меня греческое вино, черное и тяжелое, мучат меня мысли ненужные, я оскорбляю ими богов. Русь – мое наследство и мой долг, русский народ мне вверили боги. Уже при рождении я был отмечен происхождением княжеским и знаком змея. Кудесники и предсказатели просто голодные старые вороны, но об этом все они говорят одно.

Пить и петь, да… это и боги любят. Боги… завтра совершу жертвоприношение. Перуну, быка, того самого, которого давно уже приглядел, его хорошо откармливают…

Ольга, мудрейшая из женщин, отреклась от наших богов. Чем же ей понравилась та вера, что такого дал ей распятый Бог, который даже самому себе не сумел помочь?

Отец мой был великим воином, а боги допустили, чтобы его череп стал пиршественной чашей для печенега! Да и услышали ли они мою молитву? Приняли ли этого великого воина предки с надлежащими почестями? Или же он теперь лишь ищущая покоя тень? С богами никогда ничего толком не знаешь, они постоянно выясняют отношения друг с другом и борются за власть.

Все у меня есть. Боги рядом со мной, войско мое крылато, как голова Перунова. Земля моя велика, кони резвы, женщины дивны, их бедра слаще жареного лебедя и рыбы, сваренной с медом, стол мой от яств ломится, люди мои удалы…

Эх, сыновей у меня много, будут за землю проливать кровь друг друга, но и это зависит от воли богов. Борислава… Гордость ее встала между нами, не могла она покориться. Детей мне родила…

Женская утроба, как земля черноземная на берегу реки, плодородная и желанная, чем женщина слаще, тем она плодовитее! А они сладки, ей-богу! Пускай, пускай рождаются сыновья княжеские, сыны русские, а если им мало княжеств, пусть завоюют то, что я упустил, если упущу! Ведь и я продолжаю то, что начали мои предки.

Озноб. В груди холодно, словно зимой в проруби плаваю. А натоплено, окно закрыто.

Женщина – лекарство. Женщина лучше всего согревает. Приведут новую рабыню. Может быть, она будет испуганно вырываться как дрожащая серна или ругаться и проклинать как взбешенный варяг… Может быть, будет преданно ласкать меня, словно уже привыкла ко мне… А кончится все, как всегда, одним и тем же. Я засну, удовлетворенный, она прижмется ко мне. Благоухающая, кожа гладкая, пропитанная маслами, блестящие глаза… и волосы, мягкие, шелковые, светлые, как сердцевина дерева, из которого делают идолов, или темные, как зеница ока…

Женщина – это мгновение. То самое, когда к тебе прикасается Божественное, когда ты отделяешься от этого мира. Момент самый близкий к исчезновению, должно быть, так выглядит смерть, она наверняка охватывает человека целиком, сладкая и мощная, как сильнейшая страсть. В нее погружаешься как в женское тело. Смерть мужчины. А как же умирают женщины? Должно быть, идут следом за мужчиной, своим или чужим, им это не так и важно, ни одна с пути не собьется. Ведь они, клянусь Велесовым рогом, с любым богом заключают тайный союз!

Вот она! Ее шаги легкие, скользящие. И свободные, без страха, без колебаний. Это многое обещает… ночь будет влажной и горячей, прочь холод!

Нет, мое время еще не пришло, а пока не пришло… боги предлагают мне радости, и я их принимаю!

За семь лет Владимир семь раз вел войну. Вятичи, ятвяги, радимичи были покорены, а их земли присоединены к земле Русской.

Печенеги под предводительством каганов Кури и Кучука, хана Родмана и его сыном следили за походом князя Владимира, поджидая в долине Днепра возвращения русского войска в надежде легко справиться с ним, обескровленным и ослабленным. Четыре орды печенегов объединились, стеклись со всех четырех сторон света и многочисленные шатры свои в поле поставили.

С резкими выкриками, на низкорослых, но быстрых и выносливых боевых конях они обрушились на русских, с лицами, перекошенными страстью в предвкушении кровавого празднества. В угрожающе поднятых руках сверкало оружие. Им нужна была голова князя, и, исходя из донесений лазутчиков о состоянии русского войска, действовали они наверняка.

Когда у них за спиной раздались крики, было поздно, они оказались в окружении.

Бой на Сухом броде длился недолго, хан Родман с сыном пробился на север и спасся от погибели. Многие печенеги, да и многие русские, сложили на том поле свои головы.