отрицательно сказалась и на российской оружейной промышленности. Однако, как убедительно доказывает Уолтер Пинтнер [Pintner 1984:232–234,241], в XVIII и первой половине XIX века отсталость России в вооружении мало влияла на состояние русской армии. Что еще важнее, имеющееся оружие вполне соответствовало не только другим компонентам военной системы, но и более важным потребностям армии и общества. Эти потребности определялись бюджетными ограничениями, менталитетом солдата-крестьянина, слаборазвитым разделением труда, состоянием производства, использования, обслуживания и ремонта оружия, а также тактикой русской пехоты. Вплоть до середины века, когда военная доктрина подверглась целому ряду сокрушительных ударов как снаружи, так и изнутри, потребности армии не создавали неразрешимых проблем для российских социальных и экономических структур.

Русское стрелковое оружие: системы и солдаты

В первой половине XIX века стандартным оружием пехоты был гладкоствольный мушкет с кремневым затвором, сходный с британской «Смуглой Бесс». В модели 1828 года, широко использовавшейся даже в середине века, применялись круглые пули, дальность боя составляла 300 ярдов, а прицельной стрельбы – не более 200. Следует отметить, что русские офицеры были в курсе европейских разработок огнестрельного оружия и по мере быстрого роста числа новых моделей во второй четверти XIX века проводили обширные армейские испытания новых ружей. В 1843 году российская армия начала переделку кремневых мушкетов в ударные по бельгийским и французским образцам. Испытания винтовок продолжались до 1840-х годов, и в 1843 году для гвардейских стрелковых батальонов приняли на вооружение модель, разработанную в Льеже, а в 1851 году – дульнозарядный штуцер, разработанный капитаном лейб-гвардии 3-го финского стрелкового батальона Г. Г. Эрнротом и известный как штуцер Эрнрота. Удлиненные пули Минье прошли испытание сразу, как только появились в Европе, но они не подходили для гладкоствольных мушкетов и поэтому не нашли широкого применения во время Крымской войны. В соседней Пруссии были приняты на вооружение игольчатые ружья, но к казнозарядным устройствам доверия не было. (Как мы уже видели, опасения русских по поводу казнозарядных устройств разделяли многие европейские армии.) По словам одного артиллерийского офицера, «несмотря на многие остроумные попытки устроить механизм, открывающийся сзади казенной части, прочно и удобно, система эта оказалась слишком сложной, а потому – непрочной и неудобной для военного оружия» [Коростовцев 1854: З][88].

Хотя на первый взгляд может показаться, что в России катастрофически не хватало пехотного вооружения, ее выбор систем вооружения имел немалый смысл, учитывая имеющиеся факторы бюджетных ограничений, менталитет солдат-крестьян и производственные возможности. Последний фактор будет более подробно проанализирован в следующей главе; здесь же достаточно сказать, что к началу XVIII века Россия в значительной степени обеспечивала себя огнестрельным оружием и, по словам Пинтнера, «в дореформенную эпоху нехватка мушкетов не составляла серьезной проблемы». Такое положение вполне устраивало власти, поскольку большая часть военного бюджета тратилась на поддержание армии как таковой – зарплату офицерам, еду и одежду для солдат, корм для лошадей – и лишь небольшая и на удивление стабильная часть расходовалась на оружие [Pintner 1984: 233, 237, 242–243][89].

Мизерность сумм, выделявшихся на оружие, оказывала сильное давление на то, что редакторы «Военного сборника» называли хаотичной системой закупок, и недостатки в этой области, возможно, были даже более пагубным явлением, нежели отсталость в системах вооружений как таковая. Поскольку закупка оружия осуществлялась из скудных полковых бюджетов, рассчитанных в основном на обеспечение быта армии, полковые закупщики по понятным причинам ставили приобретение оружия на последнее место. Полки старались платить за оружие как можно меньше, а закупщики рассматривали периодические поездки на закопченные правительственные арсеналы и отдаленные заводы стрелкового оружия как наказание. Что еще хуже, полковые закупщики часто не разбирались ни в правилах закупок, ни в свойствах огнестрельного оружия. Поставщики и инспекторы оружия со своей стороны пытались отправить в войска все имеющееся на складе оружие без учета его исправности:

Естественно, что при таком порядке вещей, заводы хлопотали о том только, чтобы сдать полное число ружей по годовому наряду, а о качестве не заботились, будучи вполне убеждены, что арсенальные приемщики, по пословице: рука руку моет, прижимать не станут, а полковые не сумеют [Яковлев 1859: 179].

Неудивительно, что в источниках раз за разом перечислялись одни и те же дефекты мушкетов: винты неправильно вставлены, заклепки размещены неправильно, стволы плохо подогнаны, ложа из гнилого дерева и детали замков не подходят[90]. Неудивительно также, что российское оружие поставлялось в недостаточном количестве или недостаточного качества. По состоянию на 1 января 1853 года в наличии имелось только 532 835 из положенных 1 014 959 пехотных мушкетов [Зайончковский 1952: 25]. Утверждение Пинтнера о том, что в дореформенную эпоху нехватка мушкетов не являлась серьезной проблемой, вероятно, можно счесть справедливым только для мирного времени.

Очевидно, что с учетом ограничений, налагаемых бюджетом и системой закупок, внедрение современных ударных мушкетов или нарезных казнозарядных затворных устройств не увеличило бы доступность оружия в полевых условиях. Еще одно ограничение на современное военное оружие для пехоты накладывалось природой тех, кто должен был им пользоваться, – крестьян-солдат. Обреченный вплоть до военной реформы 1874 года на 25 лет службы крестьянин-солдат XIX века и его семья, оставшаяся в деревне, считали эту повинность едва ли не худшим из возможных бедствий. Исследования жизни и службы крестьян-солдат, проведенные различными учеными, в первую очередь Джоном Бушнеллом [Bushnell 1985, esp. chap. 1], показывают, что обучить их использованию и обслуживанию сложного оружия было очень нелегко.

Многие обозреватели отмечали, что российские солдаты плохо умели пользоваться оружием и ухаживать за ним. Военный историк Федоров утверждал:

…естественно, что подобное отношение войск к своему вооружению могло существовать лишь в период малодействительного гладкоствольного оружия, с постепенным же введением в нашу армию в последние годы царствования Императора Николая I нарезных ружей, с введением штуцеров <…> стала очевидною настоятельная необходимость изменить отношение войск к своему оружию и распространить в них более правильные понятия о его сбережении и уходе – того требовала система нарезного оружия, более дорогого, но зато и более действительного и требовавшего большего попечения и заботы о себе [Федоров 1911: 119].

В своих книгах тот же автор приводил множество примеров некачественного и даже причиняющего вред ухода. Для тренировок по стрельбе солдаты использовали глиняные пули, повреждающие стволы. Винты часто были негодными, при их закручивании отвертками повреждались ложи и стволы. Пристрастие к парадному внешнему виду требовало, чтобы оружие было чистым и блестело, и поэтому солдаты не видели необходимости «пачкать» его жиром и маслом. От постоянной полировки снаружи стволы истончались, частая чистка приводила к