«Докажи, чего ты стоишь…»

Он повернулся и отправился обратно на лесной склад, где рабочие заканчивали трудиться. На эту ночь не предсказали бурю, и им не нужно было все закреплять, так что работали расслабленно, почти весело. Все, кроме членов его отряда, которые, как обычно, собрались в стороне с видом изгоев.

Моаш схватил связку лестничных шестов из кучи. Рабочие сердито повернулись, но, увидев его, не стали ругаться. Он развязал узел и, подойдя к отряду несчастных паршунов, бросил каждому по шесту.

Сах поймал шест и выпрямился с хмурым видом. Остальные скопировали его действия.

– Могу научить вас обращаться с этими штуками, – сказал Моаш.

– С палками? – спросила Хен.

– С копьями, – отрезал Моаш. – Я могу научить вас быть солдатами. Скорее всего, мы все равно умрем. Клянусь бурей, мы, наверное, даже до вершины стен не доберемся. Но хоть так.

Паршуны посмотрели друг на друга, держа шесты, которые должны были изображать копья.

– Я согласна, – сказала Хен.

Помедлив, остальные кивнули.

Рлайн сидел в одиночестве на Расколотых равнинах и слушал ритмы.

Порабощенные паршуны, лишенные истинных форм, не могли слышать ритмы. За годы, проведенные в качестве шпиона, он принял тупоформу, которая улавливала их лишь в слабой степени. Было так трудно существовать отдельно от них.

Это были не настоящие песни – скорее, ритмичные последовательности с намеками на тональность и гармонию. Он мог настроить один из нескольких десятков, чтобы тот соответствовал его настроению – или, наоборот, помог это настроение изменить.

Его народ всегда считал, что люди глухи к ритмам, но он не был в этом убежден. Возможно, ему лишь казалось, но время от времени люди как будто реагировали на определенные ритмы. Они вздрагивали в момент, когда те начинали звучать неистово, и лица их становились отрешенными. Они делались взволнованными и кричали в такт ритму раздражения или издавали радостные восклицания в унисон с ритмом веселья.

Мысль о том, что когда-нибудь они могут научиться слышать ритмы, утешала Рлайна. Возможно, тогда он не будет чувствовать себя таким одиноким.

Сейчас он настроился на ритм утраты – тихий, но жесткий, с резкими и четкими нотами. На него настраивались, чтобы вспомнить павших, а это казалось правильной эмоцией, поскольку Рлайн сидел неподалеку от Нарака и смотрел, как люди строят крепость из того, что было его домом. Они установили сторожевой пост на вершине центрального шпиля, где когда-то встречалась Пятерка, чтобы обсуждать будущее его народа. Дома же превратили в казармы.

Он не оскорбился – его соплеменники сами переделали руины Буревого Престола в Нарак. Несомненно, эти величественные развалины переживут вторжение алети, как пережили слушателей. Но это знание не мешало ему скорбеть. С его народом покончено. Да, паршуны пробудились, но они не были слушателями. С тем же успехом можно было утверждать, что алети и веденцы одной национальности, просто потому, что у большинства из них цвет кожи почти одинаковый.

Народа Рлайна больше нет. Они пали под мечами алети или были поглощены Бурей бурь, стали воплощением старых богов слушателей. Рлайн, насколько ему было известно, последний.

Он со вздохом поднялся. Забросил за спину копье – то самое, которое ему позволили носить. Рлайн любил мостовиков, но даже для Четвертого моста был диковинкой: паршун, которому разрешили вооружиться. Потенциальный Приносящий пустоту, которому решили довериться, – надо же, как ему повезло!

Он пересек плато, направляясь туда, где группа бывших мостовиков тренировалась под зорким взглядом Тефта. Ему никто не помахал. Они часто казались изумленными, когда замечали его, словно забывали, что он где-то рядом. Но когда Тефт все-таки обратил на него внимание, улыбка сержанта была искренней. Это его друзья. Просто…

Как же могло так случиться, что Рлайн одновременно испытывал привязанность к этим людям, но при этом ему хотелось кому-то врезать? Когда он и Скар остались единственными, кто не мог втягивать буресвет, Скара поощряли и утешали. С ним вели воодушевляющие разговоры, убеждали не прекращать попытки. Они верили в него. А вот Рлайн… кто знает, что случится, если он сможет пользоваться буресветом? Вдруг это будет его первый шаг на пути превращения в чудовище?

Не важно, сколько раз он им объяснял: нужно открыться форме, чтобы принять ее. Не важно, что он обладал силой делать выбор. Хотя мостовики никогда этого не говорили, он видел истину в их поведении. Как и с Даббидом, они думали, что будет к лучшему, если Рлайн останется без буресвета.

Паршун и безумец. Таким ветробегунам никто бы не доверился.

Взлетели пятеро мостовиков. Сияющие, излучающие свет. Часть команды тренировалась, пока другие патрулировали вместе с Каладином, оберегая караваны. Третья группа – десять новичков, которые научились втягивать буресвет, – тренировались с Питом в нескольких плато. Та группа включала Лин и еще четырех разведчиц, а также четырех мужчин из других мостовых отрядов и единственного светлоглазого офицера. Это был Колот, капитан лучников.

Лин без труда влилась в товарищество Четвертого моста, как и еще парочка мостовиков. Рлайн пытался не завидовать тому, что они теперь больше казались частью команды, чем он.

Тефт руководил пятеркой в воздухе, что отрабатывала построение, в то время как четверо других побрели к устроенному Камнем пункту раздачи напитков. Рлайн присоединился к ним, и Йейк хлопнул его по спине, указывая на соседнее плато, где продолжали тренироваться те, кто еще не потерял надежду.

– Эти ребята с трудом могут правильно держать копье, – проговорил Йейк. – Надо бы пойти и показать им, как настоящий мостовик делает ката, а, Рлайн?

– Помоги им Калак, если придется драться с панциреголовыми, – прибавил Эт, беря у Камня кружку. – Э-э, Рлайн, без обид.

Рлайн коснулся головы, где его череп покрывала панцирная броня – очень толстая и мощная, поскольку он был в боеформе. Она растянула его татуировку Четвертого моста, которая отчасти перешла на панцирь. У него также были выступы на руках и ногах, и людям вечно хотелось их пощупать. Они не могли поверить, что эти штуки на самом деле росли из его кожи, и каким-то образом считали допустимым пытаться заглянуть под нее.

– Рлайн, – вмешался Камень. – Бросать предметы в Эта – замечательно. У него голова быть почти такая твердая, как панцирь.

– Все в порядке, – ответил Рлайн, потому что все ожидали, что он это скажет. Впрочем, он случайно настроился на ритм раздражения, и тот пронизывал его слова.