Образованные духовные лица и миряне, таким образом, имели дело с живым, динамичным православием, в котором традиционно высокая роль откровения и мистической стороны веры сочеталась с рационализмом, характерным для века науки и Просвещения. Однако большинство представителей духовного сословия в этом столетии не обладало образованностью и широтой взглядов епископов, а церковь как институт не распространяла эти идеи среди мирян. Духовенство в основной своей массе состояло из женатых приходских священников и дьяконов, нерукоположенных причетников и прочих церковнослужителей, а также их семей. На протяжении XVIII века они образовали сплоченную социальную группу, во многом контрастировавшую с прочими, довольно «рыхлыми» сословиями. В каком-то смысле их можно было считать привилегированным слоем: представители духовенства, рукоположенные и нерукоположенные, не платили подушную подать и не подлежали отдаче в рекруты (правда, периодически безместных священников и членов их семей государство объявляло «излишними» и переводило в разряд податных либо определяло на военную службу); как и в московский период, они подлежали церковному суду, за исключением самых тяжких преступлений. Но особый статус вел также к исключению священно- и церковнослужителей из светского общества. Духовенство никак не учитывалось в Табели о рангах (1722), его представители не были приглашены в Уложенную комиссию (1767), оно не получило корпоративных привилегий, как дворяне и горожане (1785). Находясь под надзором Синода, оно не смогло извлечь никаких преимуществ из своей особости. Главной причиной была нехватка ресурсов. В течение всего столетия государство подрывало экономическое положение церкви: прямые государственные выплаты духовенству (руга) были отменены, средств, которые поступали после конфискации 1764 года, недоставало, приходские священники не получали жалованья от государства, хотя в 1790-е годы появлялись соответствующие проекты.

Эта нехватка ресурсов сводила на нет усилия Синода по улучшению пастырского служения. Несмотря на повеления Петра I и Екатерины II, система приходских школ так и не была создана, хотя в последние десятилетия XVIII века появились епархиальные духовные школы, готовившие сыновей священнослужителей к поступлению в семинарию. В 1780-е годы большинство епархий уже располагали семинариями, но поступавшие в них, как правило, бросали учиться после двух лет или даже раньше (на 1805 год только 15 % приходских священников прошли полный семинарский курс). К тому же семинарское образование было узконаправленным и не отвечало существовавшим потребностям. Программа, трудная и далекая от практики, была составлена на основе католической схоластики и протестантской теологии, обучение велось на латыни, языке европейских богословских диспутов. Преподавались основы философии Просвещения, но православию как таковому уделялось на удивление мало внимания, а тем более – специфическим для России богословским проблемам, пастырским потребностям и практическим познаниям. Петр I предполагал, что семинарии будут давать религиозные и практические знания умножающемуся чиновничеству, но Синод воспротивился принятию в них мирян: тем самым была упущена возможность создать образованный класс, представители которого могли бы выбирать между гражданской или церковной карьерой. Семинарии не только выпускали священников, лишенных необходимой эрудиции, но и наделяли их особенностями, ограничивающими социальную мобильность: европейские манеры отдаляли их от крестьян и горожан, бедность – от дворян. Недостаточные навыки обращения с паствой не позволяли священникам становиться духовными лидерами. Мещанские взгляды, продажность, грубость – такими были, по общему мнению, отличительные черты служителей алтаря, взимавших непомерную плату за требы и препиравшихся между собой по поводу назначений в приходы. Чтобы поднять их репутацию, Синод во второй половине столетия предпринял меры по улучшению религиозного образования и повышению достоинства священнослужителей, велев им носить подобающие одеяния (ни в коем случае не крестьянское платье) и вести себя цивилизованным образом.

Проблемой, однако, оставалась бедность приходского духовенства (исключая тех, кто служил в богатых городских приходах). Сельские священники оказывались во власти крестьянских общин, которые выбирали их, наделяли землей, давали содержание, платили за требы. Их возможности для искоренения народных обычаев, катехизации, борьбы с местными порядками были весьма скромны. В течение столетия бедность фактически сделала из приходского священства наследственное сословие – свободных приходов было немного, и они все чаще передавались от отца к сыну. Синод, неспособный предоставить жалованье и пенсии для священников, а также содержание для членов их семей, молчаливо соглашался с этим. Между тем, наилучшим выходом с его стороны было бы назначение на должности самых подготовленных выпускников семинарий, что улучшило бы ситуацию в приходах. К концу столетия с практикой выбора священников общинами было покончено, но они все еще во многом зависели от своих прихожан.

На рубеже XVIII и XIX веков православная церковь вновь стала предпринимать усилия по подготовке приходского духовенства к пастырской деятельности. Семинарскую программу переориентировали на православие и российские реалии, стали уделять больше внимания взаимодействию с верующими, чтению проповедей, катехизации и светскому образованию на приходском уровне. Опасаясь соперничества со стороны старообрядцев и различных сект, стремясь воспитывать крестьянство так, чтобы оно служило оплотом политической стабильности, церковные иерархи ослабили борьбу с народными верованиями, поощряя прихожан участвовать в обрядах и празднествах с учетом сложной по своему характеру религиозности мирян.

Социальные последствия институциональных реформ XVIII века можно разделить на две основные группы. Во-первых, прекратилось типичное для московского периода пополнение духовенства за счет выходцев из различных социальных групп: это касалось и высшего, и приходского духовенства. Законодательство 1760–1770-х годов закрыло эту возможность для податного населения, покончив тем самым с вертикальной общественной мобильностью, тогда как дворяне пренебрежительно относились к церковному служению. Епископы по большей части вели образ жизни, характерный для просвещенных дворян того времени, но в следующем веке, с углублением разрыва между двумя сословиями, это прекратилось. Духовенство, в силу образовательной и культурной слабости, оказалось отделено от остальных групп образованного населения, потенциально способных захватить лидерство. Во-вторых, бурные экономические перемены создавали новые перспективы для образованных, но лишенных места выпускников семинарий: они становились университетскими преподавателями, торговцами, чиновниками в качестве разночинцев.

СТАРООБРЯДЦЫ

Раскол XVII века привел к разделению православных в России на меньшинство, придерживавшееся традиционалистских взглядов, и сторонников официальной церкви, но кроме того, открыл обширные возможности для появления доктринальных различий и дальнейшего разделения православного сообщества, которое выразилось в возникновении множества сект. К середине XIX века, согласно оценкам, от официальной церкви отпала шестая часть всех православных. И все же самым устойчивым из раскольничьих течений оставалось старообрядчество, которое разделилось по меньшей мере на две ветви, но сохранило общность вероучения и обряда, существующую по сей день.

В 1690-е годы основные споры в среде старообрядцев велись относительно возможности для православных вести церковную жизнь и совершать литургию в условиях конца времен, когда все рукоположенные священники запятнали себя согласием с никонианской реформой. Так называемые поповцы сохранили духовенство