– И что произойдет тогда? – спросил он, стараясь,чтобы его голос прозвучал сильно, твердо, хотя сознавал, что все, на что он вданный момент способен, – это задавать вопросы.

– Что произойдет? Я не знаю. Я знаю не больше, чем ты!Боже правый, есть в мире только двое, и они живы, и они не могут… Они не могут…

– Что?

– Неужели некое зло лишило их возможности соединиться,какая-то ложь, предательство питало эту отстраненность, это безумие? Они нетакие от природы.

– Продолжай, – попросил он. – Давай этообсудим.

– Нет, не зло, только другой вид природы. – Онаотвела взгляд в сторону, ее голос ослаб, теплая рука покоилась в его руке.

Если бы он не был таким усталым. И Мона! Мона… Сколь долгоона была наедине с этим созданием, ее первенцем, с этой длинношеей цаплей –девочкой с чертами лица, в точности повторяющими материнские? И Мэри-Джейн… Двеведьмы вместе.

А они все это время усердно занимались своими проблемами,спасали Юрия, уничтожали предателей, утешали Эша – высоченное создание, котороене было чьим-то врагом и никогда им не станет, ибо это невозможно.

– Что же нам делать? – спросила онашепотом. – Какое право мы имеем делать хоть что-нибудь?

Он повернулся к Роуан, стараясь рассмотреть ее яснее. Селочень медленно, почувствовав укол где-то под ребрами, теперь незначительный, неважный. Он раздумывал словно в тумане, как долго сможет протянуть, если егосердце начинает содрогаться с такой легкостью. Черт возьми, не так уж легко.Это он взволновал Морриган, не так ли? Его дочь, Морриган. Его дочь плачетгде-то в доме вместе со своей матерью-ребенком, с Моной.

– Роуан, – сказал он, – Роуан, уж не победали это Лэшера? Что, если все произошло по его плану?

– Как мы сможем узнать это? – прошептала она. Еепальцы прижались к губам – верный признак приступа головной боли. Роуанмучительно старалась избавиться от страданий. – Я не могу убиватьснова! – сказала она так тихо, будто вздохнула.

– Нет, нет… не это. Я имел в виду совсем другое. Я неимею права заставлять тебя!

– Знаю. Ты не убивал Эмалет. Это сделала я.

– Сейчас не время думать об этом. Нам нужно думать отом, сможем ли мы справиться в одиночку. Сможем ли мы? Или привлечем к этомудругих?

– Как если бы она была внедряющимся чужеродныморганизмом, – шептала Роуан с расширившимися глазами, – а другиеклетки пришли, чтобы окружить ее и задержать.

– Они могли бы сделать это, не причиняя ей боли. –Майкл сильно устал, его тошнило. Но он не мог сейчас оставлять ее одну и преодолелпостыдную слабость. – Роуан, семья… Семья в первую очередь, вся семья.

– Испуганные люди. Нет. Не Пирс и Райен, не Беа иЛорен…

– Но и не одни мы, Роуан. Мы не можем сделатьправильный выбор одни, а девочки в полном смятении. Девочки идут темными путямимагии и волшебных превращений. А она принадлежит им, совсем юным девочкам.

– Я знаю, – вздохнула Роуан. – Именно так оноднажды принадлежал мне – дух, вторгшийся в мою жизнь, полный лжи. Ох, я хотелабы каким-то жутким, трусливым способом…

– Что?

Она покачала головой.

У двери послышался какой-то звук. Она приоткрылась нанесколько дюймов, затем снова закрылась. Там стояла Мона. На лице ее осталисьедва заметные следы слез – видимо, она тоже плакала. В глазах застылабеспредельная усталость.

– Вы не смеете обижать ее.

– Нет, – сказал он, – когда это случилось?

– Всего несколько дней тому назад. Послушайте, выдолжны прийти. Нужно поговорить. Она никуда не убежит. Она не сможет выжитьсамостоятельно. Она думает, что сможет, но это не так. Я не прошу, чтобы высказали ей, что действительно где-то обитает такой мужчина, просто придите,примите мое дитя, выслушайте ее.

– Обязательно, – заверила Роуан. Мона кивнула.

– Ты чувствуешь себя неважно, тебе нужен отдых, –сказала Роуан.

– Так было сразу после родов, но сейчас со мной все впорядке. Она все время нуждается в молоке.

– В таком случае она действительно никуда несбежит, – согласилась Роуан.

– Возможно, и так, – пожала плечами Мона. –Вы оба понимаете, что происходит?

– Что ты любишь ее? Да, – кивнула Роуан, – японимаю.

Мона медленно покачала головой.

– Спуститесь вниз. Не позже чем через час. Я думаю, чток тому времени она будет в порядке. Мы накупили ей много прелестных платьев.Они ей нравятся. Она настаивает, чтобы мы тоже нарядились. Быть может, я зачешуей волосы назад и обвяжу лентой – так, как когда-то поступала со своими. Онаумна. Она очень умна и понимает…

– Понимает что?

Мона помедлила, прежде чем ответить, но ответ оказалсякратким и неубедительным:

– Она предвидит будущее. Дверь затворилась.

Майкл осознал, что смотрит на тусклые прямоугольники оконныхрам. Свет убывал очень быстро, весенние сумерки всегда удивительно коротки. Заокном запели цикады. Слышала ли она все это? Утешают ли ее эти звуки? Где онасейчас, его дочь?

Он потянулся за лампой.

– Нет, не надо, – сказала Роуан. – Я хочуподумать. Я хочу поразмышлять вслух в темноте.

Он видел теперь только ее силуэт. И линию сияющего света,очерчивающего ее профиль. Запертая комната погружалась в темноту.

– Да, я понимаю.

Она повернулась, очень медленно, легкими ловкими движениямиподложила ему под спину подушки, чтобы он мог опираться на них. Презирая себя,Майкл позволил ей сделать это. Он отдыхал, глубокими вдохами наполняя легкие.Стекло в окне казалось тусклым, даже белесоватым. И когда качались ветви,казалось, что темнота снаружи пытается подсмотреть, что творится внутри дома, адеревья подслушивают.

– Я убеждаю себя, – говорила тем временемРоуан, – что мы все пытаемся спастись от омерзительной опасности. Любойребенок может быть чудовищем, носителем смерти. Что бы мы делали, если бы у насродился малыш – крошечное существо, каким ему и надлежит быть, – ипоявилась бы ведьма, указала бы на него и заявила: «Он вырастет и развяжетвойну. Он вырастет и начнет делать бомбы. Он вырастет и пожертвует жизнямитысяч, миллионов»? Задушили бы его? Если, конечно, на самом деле поверили бы вее пророчества. Или сказали бы «нет»?