А завтра они выйдут из дома и посетят усыпальницу, гдепохоронен Эрон. И он должен будет, согласно старому ирландскому обычаю, простопоговорить с Эроном вслух, громко, как если бы Эрон отвечал на его слова. Аесли кому-нибудь эта шутка придется не по душе, что ж, они могут убираться, нетак ли? Вся его семья всегда так поступала. Отец ходил на кладбище СвятогоИосифа и разговаривал с бабушкой и дедушкой всякий раз, когда ощущалпотребность в таких беседах… А дядя Шамюс, когда болел, говорил своей жене: «Тысможешь разговаривать со мной, когда я уйду. Единственная проблема состоит втом, что я не буду отвечать тебе».

Снова переменился свет, стало темнее, и разросшиеся деревья,закрывая небо, разделяли его на крошечные сияющие осколки. Садовый квартал,Первая улица. И чудо из чудес: дом на углу Честнат-стрит, среди весеннихбанановых деревьев, папоротников и цветущих азалий, ожидающий их приезда.

– Пирс, ты должен зайти к нам.

– Нет, благодарю, меня ждут в центре города. Отдыхайте.Позвоните, если понадобится помощь.

Он уже выскользнул, чтобы подать руку Роуан, выходящей измашины. А затем своим ключом открыл калитку и махнул рукой на прощание.

Охранник в форме, прогуливавшийся вдоль боковой ограды,незаметно исчез из виду – наверное, зашел за угол дома.

Тишина была поистине целительной. Машина скользнула из светав тень и бесшумно унеслась прочь. Умирающий полдень, сверкающий и теплый, дарилумиротворение. Сладкий аромат олив висел над всем двором. А вечером в воздухеснова распространится запах жасмина.

Эш сказал, что аромат – самый быстродействующий стимулпамяти, позволяющий путешествовать в забытые миры. И он оказался совершенноправ. Что будет, если человека лишить всех ароматов, необходимых ему каквоздух?

Майкл открыл переднюю дверь и почувствовал внезапное желаниеперенести жену через порог. Черт возьми, а почему бы и нет? Он подхватил Роуанна руки.

Она тихо вскрикнула от удовольствия и обняла Майкла за шею.

Самое главное, когда отваживаешься на подобные жесты, неуронить даму.

– А теперь, моя милая, мы снова дома, – прорычалон прямо в ее мягкую шею, заставляя Роуан откинуть голову назад и целуя подподбородком. Запах сладких олив уступил место запаху Эухении: вечноприсутствующему запаху воска, старого дерева и чего-то еще сложного,непонятного, очень дорогого и вдыхаемого с наслаждением.

– Аминь! – прошептала Роуан.

Пока он опускал Роуан на пол, она на миг прильнула к нему.Ах, это было приятно! И его стареющее, израненное сердце замерло. Она услышала– разве она могла не услышать своим докторским ухом? Ничего страшного. Онстоял, крепкий и спокойный, прижимая ее к себе, вдыхая запах ее чистых мягкихволос, глядя вниз, на Роуан, на сверкающий холл, и дальше, вдоль громадного,словно парящего в воздухе белого прохода, на виднеющиеся вдалеке стенныеросписи столовой, все еще освещенные полуденным солнцем. Дома. Здесь. Никогда,никогда ранее они не испытывали ничего подобного.

Наконец Роуан выскользнула из его объятий и встала на ноги.Едва заметная, крошечная морщинка появилась на лбу.

– Все хорошо, милый, – сказала она. – Тольконекоторые воспоминания тяжко умирают, ты знаешь. Но я думаю об Эше, и над этимстоит поразмыслить больше, чем над всеми остальными печальными событиями.

Он хотел ответить, хотел сказать что-нибудь о своей любви кЭшу и о чем-то еще, терзавшем душу. Но лучше оставить это в покое – вот чтопосоветовали бы ему другие, если бы он когда-нибудь спросил у них совета. Но онне мог. Он смотрел на нее широко открытыми глазами, и при этом создавалосьвпечатление, что он сердится, хотя это вовсе не входило в его намерения.

– Роуан, любовь моя, – произнес он, – японимаю, ты могла бы остаться с ним. Ты сделала выбор.

– Ты – мой мужчина, – срывающимся голосом ответилаона. – Мой мужчина, Майкл.

Хорошо бы было отнести ее наверх, но ему уже никогда несправиться с этим, со всеми двадцатью девятью ступенями. Интересно, кудаподевались эти юные леди и бабушка, воскресшая из мертвых? Нет, они не моглискрыться от них теперь, если только благодаря какой-то невероятной удаче все племяцеликом не отправилось куда-нибудь на ранний обед.

Закрыв глаза, он поцеловал ее снова. Никто не сможетзапретить ему делать это так часто, как захочется. Поцелуй. И когда Майкл сноваоткрыл глаза, он увидел в другом конце холла рыжеволосую красавицу – точнее,двух, и одна из них была очень-очень высокой – и эту вредную Мэри-Джейн, сжелтыми косами на макушке: три самые великолепные шеи во всей Вселенной, тримолодые девушки, подобные лебедям. Но кто эта новая красавица, невероятновысокая и выглядящая… да, точно как Мона?!

Роуан обернулась и внимательно смотрела вниз, в конецвестибюля.

Три грации – так они выглядели на фоне двери в столовую. Иказалось, лицо Моны одновременно находится в двух местах. Это не было некоесходство – это было повторение. И почему они стоят словно застывшие на картине– все трое в хлопчатобумажных платьях, все трое пристально смотрят на гостей.

Он услышал, как Роуан охнула. Он видел, как Мона рванулась ипобежала навстречу ему по полированному полу.

– Нет, вы не должны ничего делать! Подождите! Вы должнывыслушать!

– Боже мой, – сказала Роуан, тяжело прислоняясь кмужу и дрожа с головы до ног.

– Это моя дочь, – сказала Мона. – Ребенок.Мой и Майкла. И вы не смеете причинить ей вред.

Внезапно эта фраза поразила его, как с ним часто случалосьпод стремительным натиском различных событий, навалившихся разом изахватывающих дух. Дочь? Ребенок? Эта молодая женщина? Гигантская генетическаяспираль произвела это на свет. Она Талтос, это можно утверждать с полнойуверенностью. Так же, как Эш – Талтос, как те двое под деревом – тоже Талтосы.Роуан вот-вот готова была потерять сознание и упасть. А сам Майкл чувствовалнестерпимую боль в груди.

Он ухватился за перила винтовой лестницы.

– Скажите мне теперь, сейчас же, что никто из вас несобирается причинить ей зло! – кричала Мона.

– Причинить ей зло? Как я могу? – удивился Майкл.

Роуан заплакала, бормоча что-то неразборчивое сквозьприжатые ко рту ладони.

Высокая девушка нерешительно сделала шаг, затем другой. Авдруг сейчас раздастся беспомощный голос, тот же детский голос, который онслышал от другой, прежде чем она упала, сраженная выстрелом. Он почувствовалголовокружение. Солнце померкло, и дом погрузился в сумерки.

– Майкл, сядь – вот сюда, на ступеньку, – сказалаМона.