– Значит, когда ты одновременно измеришь состояние каждого кванта в этом наборе, ты фактически переместишься в этот другой мир?

– Да, мы поменяемся местами. Мы на теоретических выкладках поняли, что это возможно, теперь вопрос – как это реализовать? Как мне сбежать из этого места и попасть в другой мир? Где нет того, что я так ненавижу здесь, того, что я не могу изменить, с чем вынужден мириться и терпеть каждый день, где все люди выбирают то, что я хотел, чтобы они выбрали, говорят, думают и чувствуют то, чего от них хотел бы я. Нет, это не марионеточное измерение, где все в моей власти, это просто единственное место, где я могу когда-то стать счастлив, не зная точно, как все будет, но зная, что все будет хорошо. Где не нужно пытаться сделать счастливыми людей, которым плевать на твои усилия, где не нужно что-то ненавидеть, критиковать и высмеивать, где люди – это не скотина, не собственность, не игрушка, не средство для других людей, где нет нерешаемых конфликтов, где все устроено правильно и разумно, где есть искренность, справедливость и взаимность, где есть доброта и смысл. Мир гуманизма, понимания и милосердия. Мир, которому не нужен бог-палач и бог-спаситель – там я хотел бы жить.

– Как-то грустно, тебе не кажется? Почему же бегство туда, а не попытка изменить что-то вот здесь?

– Потому что в “здесь” я уже почти не верю. “Здесь” отвечает на добро почти всегда лишь злом, в лучшем случае – безразличием. “Здесь” – “инициатива ебет инициатора”. “Здесь” мы упустили момент, когда нужно было выйти на новый этико-социальный уровень и кардинально измениться как биологическому виду, и вместо этого изобрели “оскорбления чувств”, затычки для собачьей задницы и айфон. Оглянись вокруг – это же начало конца. Общество расколото, интернет и новые технологии позволили нам общаться одновременно с десятками, тысячами, миллионами людей, позволили найти любую информацию, мы перешли на новый уровень взаимодействия, будучи к нему еще не готовы, поэтому усиливается радикализация и поляризация в обществе. Люди суетятся со своей политикой, глобальным потеплением, вымиранием видов, солнечными вспышками, отбором друг у друга привилегий, астероидами, деградацией культуры, перенаселением, мемами, голоданием, ледниковым периодом, скандалами знаменитостей и с чем угодно еще, но не видят главного – наше общество, весь наш вид пропустил поворот, искривился в странную сторону и начинает коллапсировать.

– А как же твоя идея с достижением понимания, общественным диалогом и консолидацией? Разве ты уже не веришь в то, что развития можно достигнуть при помощи искренности и открытого диалога?

– Небольшие группы на это способны – они могут собраться в одно время в одном месте и решить свои разногласия путем обсуждения. Но это не сработает в случае со всем человечеством. Мы же не можем сказать “Так, в среду в семь часов всем людям быть в Стокгольме, будем говорить и решать вопросы” – нас слишком много, и мы слишком разные, и тем для обсуждения слишком много.

– Ну, мы ведь могли бы попробовать сделать мир лучше вокруг себя – у себя дома, в местах, где мы часто бываем, в нашем ближайшем круге общения, в собственных мыслях и образе жизни, и тогда другие люди, наши близкие, увидев такой пример и ощутив на себе наше искреннее желание сделать для них добро, тоже по мере сил стали бы делать так же, и все распространилось бы очень быстро. Разве нет?

– “Начни с себя”, ага. Только вот есть пара моментов. Во-первых, мы не можем выработать общую мораль, пока у нас не будет единой культуры, единого государства, единого языка и единых правовых норм. Во-вторых, нужно быть реально святым, чтобы довести это даже в рамках своей страны, языкового и культурного поля до заметного уровня – настолько от людей нет отклика. Зачем это все, к чему метать бисер перед свиньями?

– Как высокомерно с твоей стороны.

– Нет, я не высокомерен, неправда, я не говорю, что я лучше других, я всего лишь о том, что сколько бы я ни пытался – пусть даже в мелочах – делать для людей что-то хорошее и иногда подавать пример, как мне казалось, правильного поведения, это не работало. И, в общем, я устал и разочаровался во всем и во всех, и в себе в первую очередь, как в человеке, не оказавшемся способным кого-то изменить в лучшую сторону, удержать рядом, что-то исправить, создать что-то значительное. Поэтому я и хочу уйти отсюда куда-нибудь еще, где уже хорошо, и не надо ничего исправлять, нужно лишь не портить, а “здесь” – ну и черт с ним, пусть тут происходит что угодно, мне уже все равно.

– Ну ты же понимаешь, что все твои теории работают только на уровне микромира, и вряд ли применимы к такой крупной штуке, как целый человек?

– Ясен хрен. Это так, жонглирование словами, чтобы тебя немного развлечь. Я в курсе, что мне отсюда никуда не убежать.

– Ладно, пленник, развлек. Пойдем покурим?

– Пойдем покурим.

Они допили по второму стакану и пока еще ровной поступью направились к выходу из квартиры. Через минуту после того, как хлопнула входная дверь, на кухне объявился мохнатый пес. Встав передними лапами на стол, он стянул с тарелки три оставшихся ломтика колбасы и, с аппетитом их прожевав, с довольным видом улегся у батареи. Его устройство мира полностью устраивало.

Мое сознание парило в пустоте безвременья, размышляя над тем, что же оно такое, и почему здесь оказалось. Я никогда не отдавал себе отчет в том, как рождается тот или иной психоделический и сюрреалистичный сюжет – во сне, во время трипа, просто от игры воображения. Но сейчас все немного иначе, и мне трудно это описать. Во сне есть очень твердое убеждение в том, что ты не спишь (если сон этот – не осознанный), под галами ты даже не задумываешься, что реально – перед тобой стоят задачи поважнее, а обычные же фантазии приземленные, и из них всегда очень легко вернуться в действительность. Тут же было что-то еще, такого я раньше еще не чувствовал. Не хочу сказать, что это потусторонний, сверхъестественный опыт, потому что я не особо верю во что-то такое, но… В общем, не знаю, как это объяснить, но я абсолютно оторван от реальности, и от своего тела, и в какой-то степени даже от своего сознания. Вот бы посмотреть сейчас в зеркало на себя изнутри черепа. Все как будто вывернулось наизнанку, все шиворот-навыворот. Если наш мир – обычная штука, то если все его содержимое вывернуть наизнанку, то какие будут законы у этого места? Не уверен, что я – это именно я, да и понятие “я” начинает очень быстро ускользать, когда объекты перед тобой состоят из тебя, и ты явственно ощущаешь касание космической пыли той частью своей кожи, что натянута вон на ту поверхность вдалеке. Под той моей кожей, что у меня под ногами, копошились какие-то мерзкие насекомые, и изнанкой кожи я видел, как они выглядят – шароголовые, деловито-мохнатые, с морщинистыми лицами на спинах, они маршировали вдоль и поперек, мерно покачиваясь внутрь и наружу. Две руки, стоит их сжать – и на горизонте возникают два колоссальных ядерных гриба, и спутников Марса как не бывало. Мысли только о том, как материализовать в пределах видимости то, что я еще хочу уничтожить. Боже, какой длинный список. Иди сюда! Глаза сужаются, и я пролетаю сквозь измерения, как ебаный доктор Стрэндж, но я отвечаю, увидь он то, что вижу (конечно, вижу не в прямом смысле, это такое условное слово, это даже ощущением или пониманием не назовешь) я – он бы не стал учиться на мага. Мне страшно, может кто-нибудь меня забрать отсюда? Пожалуйста? Хоть кто-нибудь? Домой! Тело вновь растеклось по поверхности, и глаза оказались друг напротив друга, так что теперь я могу видеть на 360 градусов. Ха-ха-ха. А если поставить посередине двустороннее зеркало? А если я начну светиться изнутри, с нормальной стороны, все ли там останется цело? И вернусь ли я на нормальную сторону? Твою мать, это же, получается, со мной сюда и все остальные попали. Так, надо всех собрать, каждого человека. Я помню каждого человека. Я всех соберу, и мы вернемся, вот только я сам для начала… Иногда, чтобы сделать шаг, нужно перед этим мысленно за полчаса пройти лабиринт, который ведет к нерву, который отвечает за шаг вперед. Все в курсе, что человеческий мозг обычно обрабатывает меньше 10% информации, которую получает из внешнего мира? Сейчас я где-то процентах на семидесяти. Так, нужно всех найти. Вдруг на руке растут цветы. Даже не на руке, а из руки. Из меня растут цветы, это же ненормально, да? Почему я не разбираюсь в цветах, если бы я знал, что это за цветы, я бы нашел способ их понять. Теперь руки гнутся в другую сторону, напротив висит бубновая семерка, и из нее я достаю корону, водружаю на голову. Сразу же по макушке что-то забегало – видать, скорпионы гнездятся, что-то такое. Семерка превращается в огромную вагину, из которой вылетают разные предметы и понятия. Вот. Например – огромный череп оленя, мертвый череп, просто кость головы мертвого оленя, на одном рогу застряло облако. Удивительные создания эти облака, да? Вот на это я вешаю одно понятие, не буду говорить какое, как ребенок вешает на спинке кровати разочаровавшую его куклу. Пока я полдня это делал, из глазницы оленя выползла змея и вползла на мою руку, обвила ее. Тут она раздваивается. Одна голова кусает меня за запястье, и я смотрю ей в глаза, пока не понимаю, что вместо глаз у нее лиловые таблетки. А другая голова открывает пасть, и в обратную сторону запястья вонзается узкое лезвие, похожее на клинок даги. Прыжок вокруг – и перед глазами появляется огромная мертвая рука с фиолетовыми ногтями, просто протягивается из пустоты, и она держит свиток, который все разворачивается и разворачивается. Не хочу даже видеть, что там написано, даже если бы мог понять – не смотрел бы. На мою голову – в трех метрах от меня – садится ворон с сотней глаз, и начинает клювом вбивать в нее гвоздь. Здорово, что этого-то я не чувствую. А потом его глаза увеличиваются и окружают меня, и вокруг не остается совсем ничего, ну, кроме этих внимательных глаз. Теплая влажная смерть расстилается наружу, и внутри восходит черное солнце. Пена, пена, пена. Мое сознание накатывает вокруг волной, смывая все, что ему не подчиняется. Оголяя пропасть. Между ними пройдешь в ворота. Блаженство не заставит себя ждать. От него ты закатываешь глаза, и они проворачиваются внутрь черепа. Хватка. Натяжение. Битва начал. Конвульсии, судороги, спазмы. Мозг пылает, у тела почти нет чувств, только странное, далекое-далекое-далекое-далекое-далекое-далекое-далекое сожаление и страх, что… Не хватает воздуха. Пусти. Это уже не игра. Кость! Кость разрывает мясо и кожу, белеет в вакууме. На моей кости кислота, амброзия, оближи ее. Девять труб трубят. С темным воскрешением. Подчинение, власть, насилие – и это необъяснимо расплывается вокруг сознания, природа этих склонностей на миг становится понятна. Все застилает белый цвет, раскладывающийся на какофонию звуков. Протяженный крик наслаждения – и гулкий хохот из колодца. Владей, принадлежи, бойся, не сопротивляйся… Мысли танцуют с чужими, и нужно прервать их танец, пока не поздно. Шелест, и тонкий смех, и меня обволакивает что-то приятное и мягко-бархатное, а потом вдруг взрыв изнутри, собирающий воедино, пик всего. Да когда же это закончится? Как отсюда выбраться? Пока все затихло, но я знаю, что только на время. И тут в пустоте космоса я замечаю что-то до щемящей боли в груди знакомое. Вот уж где не ожидал это найти. Усилием воли я направляю тело туда, и через пару минут прикасаюсь к внешней стене своей комнаты – комнаты моего дома, настоящего, которого я так и не нашел там, на прошлой стороне. Это мое место – безопасность, покой, умиротворение, воспоминания, мечты, тепло, уют. Место, где больше не достанут волны и грозы, и огонь, и удары, и слова, и пол не уйдет из-под ног. Я забираюсь через пролом в стене внутрь комнаты, пролом не зарастает, но так даже лучше – я хочу помнить, от чего я тут прячусь. Теперь я уже не хочу кого-то там находить и куда-то там возвращать, разберетесь сами, никто мне не нужен. Вы-то меня не искали, не правда ли? Так что удачи, я останусь тут, а вы там все хоть сгорите. Мой дом. Мое место. И мне уже не страшно. Комната была большой, ее заливал теплый свет желтой лампочки под потолком, словно маленькая звезда, подчиненная и взятая в плен. Стол, кресло, шкаф. У окна с видом на космос – батарея. Я подошел к ней и сел, опершись спиной, как делал много раз до этого в домах, которые пытались быть моими, но у них не получалось. И снова – никаких тяжелых воспоминаний, никакой тоски, только спокойствие и безопасность. Комната была полна моих вещей, памятных и личных, не буду их все описывать, но среди них мне было так приятно находиться и понимать, что они – мои, что это место – мое. Я свернулся калачиком у батареи и хотел уже было заснуть, как вдруг голову пронзила мысль: вещи мои, а я – ничей. У меня нет связей, я один, в вечной пустоте. И теперь комната уже не казалась моим домом, и начала меняться на глазах – расширилась, потемнела, стала прохладной и сырой, все мои вещи пропали, а вместо них появился большой круглый стол. Вокруг него были расставлены стулья, посередине была дыра, где стоял еще один стул. Что-то заставило меня забраться в центр и сесть. Моментально все вокруг погасло, наступила полная темнота. И в этой темноте со всех сторон начали раздаваться голоса.