– Малых моих тоже заберете?

– Что же, не на кого оставить?

– Кому жа оне нужны, окромя матери! – надрывно, со слезой в голосе, проговорила Гроховская.

– Кончай плаксивость разводить! Кто в доме ещё есть, я тебя спрашиваю? – повысил голос Ашихмин.

– Хозяева и квантиранты.

– Иди вперёд, лампу зажги.

В кухне на столе Ленка засветила керосиновую лампу, осветившую постеленный на полу потник, покрытый старым лоскутным одеялом.

– Кто тут спал? – спросил появившийся на пороге Фоменко.

– Был да ушёл, – проскороговорила Курносая, зло зыркая глазами.

– Самойлов?

– А хотя бы и он!

– Давно простились?

– Али упомнишь… – потянулась Гроховская, нарочито зевая.

– Упомнишь, – пообещал Фоменко. – Кто из мужиков в доме?

– Я тут.

Сбоку, из темной спальной комнатки, выступила фигура в белой исподней рубашке и подштанниках.

– Кто такой?

– Домовладелец это новый, Киргинцев Мишка, – опередила Гроховская.

– Ага, – подтвердил нескладный мужичок.

– Кто ещё в доме?

– Жонка моя, Ляксандра, да бабка Гроховская… Ещё квантирантка – Заборовская Елена, женщина сурьёзная…

– А это кто был и вот здесь ночевал? – ткнул пальцем в лоскутное одеяло Фоменко.

– Ну… И не знаю, рано лёг…

– Что-то, братец, ты заюлил… Иди одевайся.

– Дык, это… припоминаю… гости были у Ленки…

– Молчи, сучонок! Лезешь не в своё… – злобно оборвала его Гроховская.

– Стоп, красна девица! Где Самойлов? Серьёзно спрашиваю!

– Сказала же! Был и ушёл!

– Гх-м! – кашлянул за спиной у Гроховской Киргинцев, указывая глазами на давно беленный, в змеящихся трещинках, потолок.

– Баташёв! – позвал Дмитрий Иванович. Появившемуся из сеней помощнику что-то шепнул на ухо. Тот сразу же устремился во двор.

В это время над головой раздался глухой стук, даже не стук – шорох.

– Так! – резко бросил Фоменко, поворачиваясь к выходу.

Степан Ашихмин шагнул к перепуганному Киргинцеву, крепко взял за локоть.

– А ну-ка, пойдём, голубчик!

– Куда это?! – почти фальцетом крикнул Мишка, покорно переставляя подгибающиеся ноги. – Я не виноват!

– А кто ж тебя винит? – тихо, со зловещинкой, проговорил Ашихмин.

Вышли во двор. Ашихмин толкнул Киргинцева к лестнице, прислоненной верхним концом к черному чердачному проёму над головами.

– Ну-ка, голубчик, полезай, посмотри, кто там, в твоём доме под стрехой шараборится!

– Нет, нет! – заорал Мишка, но Ашихмин, шикнув на него, пребольно ткнул стволом револьвера под рёбра.

– Чево жа это деется, матерь божья! Осподи-святки! – запричитал Киргинцев.

Медленно, то задирая голову, то оглядываясь на милиционеров, Киргинцев полез по скрипучей лестнице вверх, одолевая каждую перекладину с тяжёлым вздохом.

– Чего тянешь, давай шустрей! Ну! – подогнал его Ашихмин.

Мишка одолел ещё одну перекладину.

Фоменко нетерпеливо спустился с крыльца, наблюдая за ползущей к тёмному лазу белой фигурой. Ещё перекладина, ещё.

– Б-бах!!! – Предутреннюю тишину разодрало неожиданным выстрелом.

– Ах ты, сука продажная! – злобным лаем раздалось с чердака.

– Б-бах! Б-бах!

Плеть выстрелов хлестнула из чёрной чердачной дыры.

Тяжёлым кулём рухнул с лестницы Киргинцев.

Согнулся, падая ничком, Фоменко.

– Дмитрий Иванович! – закричал Баташёв. – Дмитрия Ивановича зацепило!

По чердаку со всех сторон ударили выстрелы чекистов и милиционеров.

К Фоменко, наугад паля из наганов в сторону крыши, подбежали Баташёв и Ашихмин, упали на колени. Приподняли Дмитрия Ивановича под руки, вскочив, перетащили к завалинке, пригибаясь, потом бегом занесли раненого в дом.

– Бах! Бах! Б-бах!

Выстрелам, казалось, не будет конца!

– Всех вас, гадов, достану! Ни один не уйдёт! – вопил с чердака тот же злобный, захлебывающийся голос.

– Б-бах!!

– По-мо-ги-и-те… – полз к крыльцу, заливаясь кровью, очнувшийся после падения, тяжело раненный Киргинцев. – А-а-х-хр…

Внезапная стрельба, крики, стоны, выход из строя в самом начале перестрелки начальника угрозыска – всё это мгновенно внесло сумятицу в разношёрстную группу милиционеров и госполитохрановцев. Кому-то показалось, что попали они в западню, нарвались на превосходящую их вооружённую до зубов силу.

Этой сумятицей и паникой не замедлил воспользоваться единственный, как потом оказалось, обитатель чердака. Под грохот и сполохи выстрелов он спрыгнул наземь, оказавшись тут же, среди тех, кто пришёл за ним, резво бросился к забору.

Увидевший прыжок Лавров вскинул наган, но сухой щелчок курка, показалось, громом ударил по ушам!

Лавров метнулся за прытким бандитом, крича что есть мочи:

– Стреляйте! Стреляйте! Это – Самойлов!

С калейдоскопической быстротой узнав по приметам убегающего, Лавров прыгнул, хватая поднявшегося над забором бандита за кацавейку, но тот сильно ударил его ногой, отбросил и сумел-таки перелететь на ту сторону.

Схватившийся от боли за грудь Лавров бессильно смотрел, как следом, перемахнув через забор и посылая пулю за пулей в спину Самойлову, ринулись два его сотрудника.

Уперевшись в перекладину забора, стрелял, пока не закончились патроны в магазине, из своего браунинга Аносов. Потом выматерился, нехотя поворачиваясь в сторону дома: боязно было увидеть раненого начальника уголовного розыска.

– Оцепить квартал! – крикнул отдышавшийся Лавров. В оглушительной после выстрелов тишине на его голос тут же откликнулись заливистым лаем осмелевшие собаки.

– А как пальба началась – как обрезало шавок! – проговорил тяжело дышавший Аносов, медля перед крыльцом.

– Да как же это? – повторял Ашихмин, с тоской глядя на Баташёва, поддерживающего лежащему на потнике в кухне Дмитрию Ивановичу голову. – Как же, Миша?..

Лицо Фоменко с неплотно закрытыми глазами казалось особенно белым в забрезжившем утреннем сумраке.

– Давайте в машину, в машину! – забежал в дом, размахивая револьвером, Лавров. – Поезжай с ним, Баташёв. Довезите…

Он сунул револьвер за пазуху, подхватил вместе с Баташёвым и Ашихминым отяжелевшего Фоменко. Понесли к грузовику.

У ворот столкнулись с запыхавшимися, вымазанными в грязи сотрудниками ГПО – Самойлов ушёл.