Атаку Агриппы удалось отразить, но вражеский флот образовал перед нами барьер, прорвать который нам вряд ли удастся: у противника оказалось столько кораблей, что они сформировали две заградительные линии.

— Назад! — приказал Соссий, и флагман начал сигналить остальным.

Назад? Теперь, после такой схватки, вернуться в гавань?

Я подскочила к нему и схватила за запястье.

— Нет! Нет!

Он резко высвободил руку.

— Мы должны вернуться, — сказал флотоводец. — Их значительно больше, и они застали нас врасплох. Или ты предпочитаешь погубить весь флот?

— Но разве нельзя… кто-то ведь может спастись?

— Вот именно — «кто-то». Шансов мало, а риск слишком велик.

При всей моей царской власти я тем не менее понимала, что слишком мало разбираюсь в морском деле и не могу оспаривать его приказы. Оставалось лишь смиренно стоять в стороне, пока мы — о, позор! — возвращались в залив, ставший местом нашего заточения, к тем кораблям, что так и не успели пройти через устье. Мне хотелось рвать и метать.

Я вернулась в шатер, с которым уже попрощалась. Он казался теперь ненавистной темницей, откуда я пыталась бежать, но неудачно. Есть ли что-то более унизительное, чем такое возвращение?

Антоний уже переправлялся через горы с Деллием, Аминтой, кавалерией галатов и тремя легионами. Он стремился в Иолк, куда мы не попадем.

В отчаянии я бросилась на складную кровать и молотила по ней сжатыми кулаками с такой силой, что койка развалилась.

Антоний вернулся, едва узнал о постигшем нас несчастье. Он возвратился не только из-за меня — не мог бросить на произвол судьбы весь флот и половину армии. Мы снова пришли к тому, с чего начинали, если не считать потерянных в злосчастной попытке прорыва кораблей.

— Туман посреди дня, после полудня! — качал он головой. — И Агриппа, появляющийся из этого тумана, как раз чтобы перекрыть вам дорогу. В такое трудно поверить.

— Не забудь еще про отсутствие ветра.

Можно было подумать, что боги отвернулись от нас и наше дело обречено, но я не позволяла себе подобной слабости. А если бы Цезарь впал в отчаяние при Алесии? Это не лучший способ выигрывать войны.

— Необъяснимо. — Антоний сидел, уронив руки на колени, так что кисти свисали вниз. — Просто невозможно!

Мы думали об одном и том же, но обязаны были избавиться от этих мыслей. Ведь боги любят испытывать людей, проверять их характеры и волю. Борьба еще не окончена.

— Пришло время для новой атаки на реку Лоурос, — заявил Антоний. — А все наши сомнения и недоумения нужно оставить позади.

День стоял превосходный. Ветер, на сей раз самый подходящий для бегства, словно в насмешку над нами задул пораньше. Антоний намеревался возглавить атаку во главе римской кавалерии и при поддержке всадников Аминты. Деллий должен был повести за конницей ударную силу в два легиона. Если удастся навязать врагу полномасштабное сражение, стоящий наготове Канидий по сигналу двинет вверх по склону все наличные силы.

Но сначала им предстояло объехать десятимильный залив и выйти к реке с востока. Если они сумеют застать врага врасплох и отбросить назад, Октавиан рискует остаться без воды. Пусть его люди пьют морскую воду и сходят с ума.

Верхом, в шлеме и со щитом, я находилась в расположении войск Канидия. Нет, намерения сражаться у меня не было — что толку в бою от женщины, не обученной владеть ни мечом, ни копьем? Но оставаться в шатре и не видеть, что происходит, было бы невыносимой пыткой. Поэтому я сидела в седле и, устремив взор на восток, напряженно пыталась разглядеть какое-нибудь движение.

Канидий остановил коня рядом со мной. Животное казалось великолепно выезженным, чему, впрочем, удивляться не стоило.

Канидий приветствовал меня, натянув удила. Его шлем сверкал на солнце, отбрасывая луч, который двигался при каждом повороте головы. Указав рукой на восток и слегка развернув коня в том направлении, полководец произнес:

— Сегодня, с соизволения богов, поток обратится в благоприятную для нас сторону.

Да. С соизволения богов. В последнее время боги упорно не желали нам помогать, но ведь они отличаются своенравием. Взмах руки Аполлона — и Патрокл споткнулся, шепоток Афины — и смертельный удар отведен… Пусть же сегодня это послужит нам на пользу. Пусть они изберут нас!

— Чему быть, того не миновать.

Я с удивлением услышала, как эти слова слетают с моих губ. Мне хотелось сказать другое, и я тут же поправилась:

— Пусть все будет так, как мы хотим.

Позади меня застыли в терпеливом ожидании (они этому обучены) выстроенные в боевые порядки легионы. Я ощущала легкий запах их кожаной амуниции и слышала приглушенный гул голосов.

— Каков их боевой дух? — тихо спросила я Канидия.

— Мог быть и выше, — с кислым видом признался он. — Бесконечное ожидание, да еще в таких условиях, не способствует его укреплению. К тому же эти записочки, что постоянно сыплются из вражеского лагеря вместе со стрелами и камнями. Нас высмеивают, и вообще…

— Что «вообще»?

Вместо ответа он дал мне листок, вытащив его из перчатки.

— Вот, подобрал сегодня утром.

Я развернула его и прочитала:

«Антоний уже не тот, что прежде. Вы следуете за безумцем. Он не доведет вас до добра».

— А, старые выдумки, — отмахнулась я.

— Да. Но ложь — оружие, и они используют его против нас. А мне нечего противопоставить.

— Но ведь солдаты сами видят Антония и слышат, как он говорит! — Я подобрала поводья, намотав их на ладонь.

— Верно, — признал Канидий. — Но ложь, день за днем, капля за каплей, разлагает их, как кислота разъедает все, с чем соприкасается. Прежде всего легионеры задаются вопросом, как сможет Антоний, если проиграет, предоставить им обещанный участок земли. У него и сейчас уже нет никакой власти в Италии, а они желают получить землю именно там.

— Но цель войны — победа! Разве их мечты станут ближе к осуществлению, если Октавиан захватит Египет?

Невыносимое и неприемлемое предположение.

— Их сердца слабеют, — честно ответил Канидий. — Возможно, это из-за того, что у нас не кончаются гражданские войны, и люди уже не знают, кому и чему верить. Они просто устали и хотят, чтобы все кончилось.

— Для этого необходимо сражаться!

Однако солдаты меня не слышали, мой призыв долетел лишь до Канидия. От его слов веяло зловещим холодом. Неужели Антоний утратил способность воодушевлять людей и вести их за собой? Но ведь это ужасно! Это грозит падением империи!

— Да, я знаю, — промолвил он и тут же резко повернулся на восток: что-то привлекло его внимание.