Я ожидала назначенной встречи, но пока никто не появился. Многие в лагере хворали, причем более всего болезни поражали гребцов. С кораблей уже докладывали о смертных случаях. Антоний лично отправился инспектировать корабли, вместе с ним — Агенобарб и Соссий, оставивший Закинф на попечение своего заместителя. После потери Патры, Кефаллении и Левкаса Закинф приобрел огромное стратегическое значение.

Я терла лоб надушенным носовым платком, словно это могло перебить царящее вокруг зловоние. Цветочные ароматы словно принадлежали другому миру, ныне утраченному.

Потом я различила в дрожащем от зноя густом воздухе фигуры приближавшихся — точнее, они тяжело тащились — Канидия и Деллия. Жара заставила их снять доспехи и остаться в одних туниках, грязных и пропотевших. Туника Канидия имела линялый желтый оттенок, а туника Деллия некогда была голубой.

— Прекрасный денек, — промолвил Деллий. Его голос сочился сарказмом так же, как его лоб — потом.

— А где наш император? — осведомился Канидий.

— Отбыл на корабли, — ответила я, — но должен скоро вернуться.

— Флот в плачевном положении, — заметил Канидий. — Думаю, его придется бросить.

— Предоставь это морякам, — отозвалась я более резко, чем мне того хотелось.

Изнуряющая жара избавляла от учтивости, как и от верхней одежды. Постоянное раздражение приводило к срывам.

— Может, пока выпьете вина? — предложила я, желая загладить резкость.

Кувшин и чаши стояли тут же, на боковом столике.

Деллий налил себе в чашу, отпил глоток и поморщился.

— Чего у нас в достатке, так это уксуса.

Запасы хорошего вина иссякли уже давно, а то, что осталось, можно было пить только по необходимости. В этой кислятине, по крайней мере, не было заразы.

— Радуйся, что воды хватает.

Деллий скорчил гримасу, но тут показались Антоний и двое флотоводцев.

— Привет моим командирам! — промолвил Антоний, подняв руку в салюте.

Я в который раз подивилась его умению сохранять бодрый вид и доброжелательность в самых сложных обстоятельствах. Сейчас, например, на его лице сияла искренняя улыбка.

— Промочи горло кислятиной, — предложил Деллий, кивком указывая на кувшин.

Антоний налил вина и отпил.

— Это далеко не самое худшее. При отступлении из Мутины нам приходилось пить… Впрочем, не важно. Просто вспомни о том, что вьючные ослики бредут горными тропами, чтобы доставить нам припасы.

Он коснулся моего плеча.

— Ну, как самочувствие?

— Мне к жаре не привыкать, — ответила я, желая поддеть Деллия. — Египет не слишком холодная страна.

— Верно. Ладно, приступим.

Антоний выдвинул табурет и сел, остальные последовали его примеру. Шесть человек — все высшее командование — собрались под навесом, в его скудной тени.

— Ну, что ты выяснил? — спросила я Антония.

— Дело плохо, — признался он, качая головой. — И люди, и корабли страдают. Люди — из-за недугов, корабли подтачивают черви.

Я сникла. Нет ничего хуже для флота, чем застойная гнилая вода, рассадник древоточцев. Мы не имели возможности вытащить корабли на берег и просмолить днища, тогда как суда Агриппы перезимовали в сухом доке.

— Боюсь, — продолжил Антоний, — нам не хватит гребцов для наших кораблей. Даже для триремы нужно очень много людей, что же до больших кораблей… — Он закашлялся и потянулся за вином — или за тем, что его заменяло. — Прошу прощения.

— Как же быть с гребцами? — спросила я.

— Ну, мы уже предприняли кое-какие меры, — ответил Антоний. — В столь затруднительных обстоятельствах нам пришлось призвать местных.

— Что значит «призвать»?

В этой малонаселенной местности жителей почти не было, так что поиск добровольцев представлялся весьма затруднительным.

— Это значит, — прямолинейно ответил Агенобарб, — что мы загоняем людей на корабли силой, похищаем их и захватываем в плен. Отрываем крестьян от их полей, ремесленников — от работы.

— Нет! — вырвался у меня крик стыда и ужаса.

Как мы могли до такого дойти?

— Война — это не самое приятное занятие, — промолвил Антоний, и сквозь личину политика проступила твердокаменная сердцевина солдата. — Прежде всего мы должны заботиться о главном — о победе. Остальное в сравнении с ней не так важно.

Да. Все ради победы. Среди нас есть те, кто это понимает. А кто не понимает — пусть уходит. Значит, он не знает, каково истекать кровью и приносить жертвы.

— Грести-то они смогут? — только и спросила я.

— Нет, — буркнул Агенобарб. — То есть, конечно, привести корабль в движение они сумеют, тут достаточно одной мускульной силы. Но выполнение сложных команд, требующихся для тактического маневрирования, — это за пределами их возможностей.

— Но мы, по крайней мере, способны привести корабли в движение, иначе нам пришлось бы их сжечь, — указал Соссий. — А так их можно увести.

— Так вот о чем вы думаете! — сообразила я.

— Да, — сказал Антоний. — Мы приняли решение. Они, — он кивнул Соссию и Агенобарбу, — возглавят стремительный прорыв из гавани, тогда как мы, — он посмотрел на Деллия, — предпримем обманный рейд на север, как будто желая заручиться помощью из Македонии и от нашего союзника царя Дикома. Это отвлечет внимание Октавиана. А затем, когда флот будет в безопасности, мы встретимся с ним по другую сторону Греции, вне досягаемости Агриппы.

То был дерзкий план, достойный изобретательности Антония.

— А что с армией? — спросил Канидий.

— Шесть или семь легионов я погружу на суда. Остальные останутся здесь, под твоим командованием.

— И что я здесь буду делать? — спросил Канидий, явно не в восторге от услышанного. — Ждать, пока на меня нападут?

— Никто на тебя не нападет, — заверил Антоний. — Октавиан будет в растерянности, к тому же, ты сам знаешь, на войне он без Агриппы шагу не сделает. А Агриппы здесь нет.

— Да, — подтвердил Соссий. — Я уверен, что Агриппа все еще занят в Коринфском заливе. Его интересует Коринф и морская база под командованием Квинта Насидия.

— Вот и хорошо, — промолвил Антоний. — Пусть он удерживает их там.

— А что со мной? — осведомилась я. — Где буду я?

— На борту твоего флагманского корабля, где же еще? — ответил Антоний. — Тебе необходимо убраться отсюда подальше.

Агенобарб поставил чашу и снова зашелся в долгом приступе кашля. После чего извинился и попросил не обращать на это внимания.

Стоял полдень, и солнце припекало так, что лучи почти пронизывали навес.

Однако Антоний выступил из тени и долго всматривался в горизонт, прикрыв глаза ладонью.