Как считает П. Лейк, пуританизм и в своей пиетистской фазе, наступившей с 1590-х гг., как и ранее, всё-таки стимулировал гражданскую активность у тех, кто воспринял пуританские идеи. Гражданская активность пуритан питалась необходимостью достичь исправления нравов в обществе, пресечения деятельности католиков-«папистов», что заставляло пуритан воздействовать на органы местной и центральной власти, в определённой мере также сталкивая пуритан с властью. Но в то же время пуританские убеждения стали оказывать влияние на взгляды и действия самих представителей местной власти. По мнению П. Лейка, выступления против испанского брака принца Карла, против принудительного займа и режима беспарламентского правления Карла I вполне органично связаны с деятельностью пуритан. После разгрома пресвитерианского движения на рубеже 1580–90-х гг. к тому же, как считает П. Лейк, отпали поводы для преследования пуритан со стороны церковных властей, и это даже принесло пользу делу распространения пуританизма. Епископы зачастую не хотели портить отношения с пуритански настроенным джентри в своих епархиях, так что пуританизм продолжал укореняться в стране.

Пресвитерианство, как считает П. Лейк, оставило также радикальное наследие в лице так называемых «не отделившихся конгрегационалистов», самыми известными из которых были Генри Джэкоб и Уильям Брэдшоу. В отличие от сепаратистов, они отрицательно относились к расколу и к выходу из установленной церкви. Вместе с тем, как представляется П. Лейку, пресвитерианские идеи в своём влиянии на взгляды некоторых пуритан также могли способствовать их переходу к сепаратизму (пример Фрэнсиса Джонсона, который создал сепаратистскую общину из английских эмигрантов в Нидерландах в конце XVI в.).

Английский пуританизм, по признанию исследователей, всё же породил своим идейным влиянием тенденцию к развитию радикальных течений — конгрегационализма, сепаратизма, баптизма. На службах конгрегационалистов сохранялась ведущая роль священника, в отличие от собраний сепаратистов и баптистов, у которых поощрялись вдохновенные импровизированные пророчества, с которыми могли выступать все, кто входил в общину, что поставило под сомнение необходимость существования формального священства. В исследовании на материалах графства Кент П. Кларк писал, что складывается впечатление, что здесь во многих населенных пунктах был широко распространен сепаратизм, укоренившийся в графстве задолго до гражданской войны. П. Кларк предполагал даже существование здесь «своего рода «наследственного» сепаратизма, связанного с лоллардистским прошлым». Здесь же в 1616 г. в Саутуорке образовалась автономная конгрегационалистская церковь под руководством Генри Джэкоба — «не отделившиеся конгрегационалисты», и подобные им приходы появились в Лондоне. В общине Джэкоба были также убеждённые сепаратисты, и споры в этой общине привели в дальнейшем к образованию целой группы сепаратистских и полусепаратистских общин. В спорах первых десятилетий XVII в. закладывались основы для появления будущих деноминаций: конгрегационалистов, различных толков баптистов, сикеров (the seekers) и других, в том числе предшественников квакеров. Внешне похожие на сепаратистов группы, считает П. Коллинсон, должны быть отличаемы от сепаратистов: в таких группах отсутствовало убеждение, что они являются церквами. Хотя сепаратизм для большинства пуритан был непопулярной альтернативой, некоторые их группы фактически практиковали своего рода «квазисепаратизм», и плюрализм религиозных практик становился фактом жизни. Пуританский радикализм, который сам по себе не был сепаратистским но намерениям, способствовал формированию интеллектуального климата, который позволял разрастаться сепаратизму.

П. Коллинсон упоминает также о такой характерной черте пуритан, как хождение из прихода в приход с целью послушать более квалифицированную и наставительную проповедь. В пуританской среде считалось, что в воскресенье, если в своем приходе есть хорошо проповедующий священник, то проповедь слушать надо по месту своего жительства, а в остальные дни недели не возбранялось ходить слушать проповеди и в другие приходы. А. Эверитт пытался проследить связь между развитием в обществе мелкой торговли и хождением на те проповеди, которые нравились человеку, предполагая, что мобильность в экономической сфере приводила к мобильности в сфере религиозной, в то время как ранее для крестьянства была характерна приверженность стабильности в религиозных вкусах.

Но П. Коллинсон возражает Эверитту и отмечает, что не все те люди, которые ходили по разным приходам, чтобы послушать хорошие проповеди, были мелкими торговцами, и не все купцы были склонны к слушанию проповедей. П. Коллинсон утверждает, что такая свободная форма религиозности, которая утвердилась в Англии во второй половине XVI — начале XVII в., была выдающейся отличительной чертой реформированной церкви Англии: нигде больше в Европе раннего Нового времени в рамках легально установленной церкви не образовывались такие многочисленные группы на основе спонтанного личностного согласия в религиозных верованиях, а не под чьим-либо принуждением, в чём, по его мнению, состояли значение и уникальность английского пуританизма. Но это не вело к анархии или эклектике в церковной жизни.

П. Коллинсон неоднократно обращается к полемике с К. Хиллом. Хилл в очерке «Личности и сообщества» в работе «Общество и пуританизм в предреволюционной Англии» (1964) предполагал, что появившийся в результате Реформации религиозный волюнтаризм, который привел к образованию сект, был силой, способствовавшей распаду традиционных локальных сообществ, и процессом, который имел определённую историческую логику, когда, «особенно в городах, возникали добровольно и самостоятельно созданные сообщества, независимые от религиозного прихода, объединённые общностью интересов, а не просто географической близостью или корпоративной моралью — договорные сообщества заменили статусные сообщества». Переход от прихода к секте был переходом к созданию добровольного типа сообщества, к которому люди примыкали для того, чтобы слушать избранного ими проповедника. П. Коллинсон отмечает, что поначалу тоже склонялся к подобным выводам, но теперь склонен обратить внимание на то, что такие добровольные формы религии и договорные сообщества всё же просуществовали в течение 2–3 поколений, не покидая установленной церкви, и в их последующем выходе из церкви не было предзаданности: в рамках церкви Англии в предреволюционные десятилетия XVII в. была вполне возможна аккомодация этих новых религиозных форм.

К. Хилл выводил происхождение пуританского волюнтаризма из, по его словам, «подрывных доктрин Лютера о священстве всех верующих и об оправдании одной лишь верой, что было способно привести к индивидуалистической анархии». Но в кальвинизме, как отмечает П. Коллинсон, акценты ставились, в отличие от лютеранства, на полном подчинении ума и воли человека Божественной истине и ограничивающему человека Божественному провидению. В кальвинизме осуждалось «поклонение Богу по своему усмотрению». Кальвинистская доктрина проповедовала церковную и социальную дисциплину, которая поддерживала интеллектуальную и моральную сдержанность. Коллинсон обращает внимание, прежде всего, на дисциплинирующее влияние кальвинистской практики и ссылается в толковании этих черт мировоззрения пуритан на содержание опубликованных исследователями дневников. Пуританский «ковенант благодати» не поощрял чрезмерный и непредсказуемый волюнтаризм, но можно говорить о том, что пуританское богословие подчеркивало необходимость добровольного согласия человека с этим «ковенантом благодати». «Ковенант благодати», но мнению Коллинсона, всё же порождал своего рода волюнтаризм второго порядка, но этот волюнтаризм не был эклектичным, принимал предсказуемые и последовательные формы, которые выражали не индивидуализм и анархию, а формировали корпоративный дух общины избранных. П. Коллинсон отстаивает мнение, что сектантство не было логически необходимым продуктом развития кальвинизма, хотя пуритане имели обыкновение собираться в частных домах для занятий и чтения Писания, духовной литературы, и это могло способствовать созданию конгрегационалистских общин. Пуритане составляли сообщество, которое ментально и эмоционально было отделено своим радикальным отчуждением от остального обычного общества. У таких пуританских сообществ существовало представление о собственной исключительности. Но такие группы пуритан, подчеркивает П. Коллинсон, отличали себя от сепаратистов, не хотели отделяться от установленной церкви, в крайнем случае, предпочитая лучше эмигрировать в Америку, чем разрывать отношения с официальной церковью. Ощущение избранности и исключительности, характерное для таких пуританских сообществ, не приводило к разрыву отношений с остальными прихожанами в такой степени, как это было у сепаратистов. Под влиянием пуританского мировоззрения, признает П. Коллинсон, в последующее время появились на свет рантеры, сикеры и квакеры, но развертыванию этих волюнтаристских группировок в истории английской Реформации особенно благоприятствовали необычные революционные обстоятельства 1640–1660 гг. Такое развитие событий и тот оборот, который религиозная история Англии приняла в период гражданской войны, Коллинсон не считает предзаданным и внутренне присущим кальвинизму.