Гигант шумно пыхнул по-лошадиному раздутыми ноздрями, и тяжёлым духом повеяло – звериным, диким.

– А-а, это тот свёрток… – отозвался голос Максуда. – Выходит, всё ради него?

– Да ну, брось! Шматок сыра – всего лишь приятное дополнение! – старик усмехнулся. – Тут какой расчёт: если бы я не изловил ангела, то по крайней мере получил бы плату за возвращение Максуда. Сыр всё же больше, чем ничего. Ловко, правда?

Так странно было Максуду услышать своё имя! Своё и не своё… Так кто же он на самом деле?! Где?!

– А Малик знает, что ты попросту используешь его?

– Ему-то что? Лишь бы брата вернуть… Итак, – старик принялся загибать пальцы, – проход ты открыл, ага… Кровью вы обменялись… Дальше нам, правда, помешали… однако не сорвали всё окончательно, лишь немного отсрочили последний этап… Ну, могу тебя обрадовать: ритуал почти завершён! Покончим с этим и вернёмся к действительно важному делу.

– Ритуал? У вас тут на каждый чих предусмотрен танец с бубном или только когда нужно срочно достать человека из пещеры?

– О, мальчик, ты не понимаешь! Брат Малика пропал вовсе не здесь. И не просто пропал – он оказался в таком месте, которое… Хэм-м… В общем, долго объяснять. Суть в том, что именно под свёрнутым тобою камнем расположен проход, а вернее – тайный лаз, туда, где сейчас обретается Максуд. Можешь гордиться: ты распечатал…

– Пещера – тайный лаз? Вот, значит, какими сказками ты выманил у простодушного пастуха кусок сыра! Подлая ты лиса…

– Всё честно! К тому же я пожертвовал самым дорогим, что у меня было – жизнью собственного ученика!..

Максуда трясло – от холода ли, от омерзения? Да ещё эта тень, не оставляющая попыток выбраться из старика, подобно пиявке, пленённой собственной жертвой, – жуткое и отвратительное зрелище! Максуд понимал, что всё вокруг – всего лишь память о прошлом… но какая же до боли реальная память!

Внезапно Максуд осознал, что видит перед собой лицо девушки-ангела и её глаза – серо-синие с холодной прозеленью, как океан перед штормом, и такие же глубокие, прозрачные, полные тревоги… Губыдевушки шевелились: она говорила что-то, почти беззвучно. Максуд долго пытался понять, а когда понял, не захотел верить: «Убей меня! – требовала она. – Сейчас!»

Девушка качнула головой, указав на валун, который удерживал от падения Малик.

– Нет… Я не могу! – едва подавил крик тот, кем был сейчас Максуд.

Но взгляд девушки не просил, не умолял – решимость и ужас слились в единый яростный пламень! Чьё сердце смогло бы устоять в этой неистовой вспышке и не подчиниться приказу?!

Максуд услышал стон: как последний гудок тонущего корабля, сигнал безысходности и смертной тоски, вырвался он из его собственного горла. Пальцы сжались в кулаки, и острый камень впился в ладонь. Неожиданная боль отдалась во всём теле горячей волной, заставила сильнее колотитьсясердце: не от волнения, не от страха – от животного гнева. И вот, уже не кровь – огонь тёк по жилам, заполняя мышцы, обжигая мозг…

Жизнь и смерть в существовании Максуда редко ходили порознь. Помимо опасностей природных, приходилось опасаться похитителей концентрата, грабителей, потерявших человеческий облик бродяг-людоедов… И каждая новая стычкавыбивала из души остатки жалости и сострадания к нападавшим на него – людям – противникам – смертельным врагам… Хорошо это или плохо – по-другому было просто не выжить: что ни говори, а Гора не терпела компромиссов, быстро превращая даже робких сентиментальных неженок в жестоких бойцов или в трупы.

Глухая ночь, два негодяя и тяжело раненная девушка – всего лишь запечатлённый в памяти образ, бледный оттискдавно ушедших событий, способный вызвать даже не чувства, а столь же бледные отголоски эмоций. Однако боль и гнев наполнили этот неживой слепок прошлого своей энергией, и голем ожил: Максуд уже не был наблюдателем – видение завладело им абсолютно, и ситуация здесь и сейчас, которой он принадлежал теперь весь целиком, требовала немедленных решительных действий.

Максуд нащупал пальцем кромку впившегося в ладонь камня – неровную и зазубренную, как видавший виды разделочный нож. Неожиданный резкий звук – старик хлопнул в ладоши – словно оборвал поводок, сдерживавший внутреннего зверя…

Кожа старика была сухой и дряблой на ощупь. Тонкая шея его, зажатая в сгибе локтя Максуда, казалось, вот-вот переломится, но Максуд не собирался ослаблять хватку. Дикарь Малик оказался слишком медлителен: дёрнулся было навстречу, но острое каменное лезвие уже прильнуло к панически запульсировавшей сонной артерии старика. «Назад!» – крикнул Максуд пастуху, и тот замер, блестя немигающими зенками из-под чёрных косм – напряжённый, готовый вновь сорваться с места. Эхо,рождённое хлопком мага, ещё металось между обломков скал.

– Возьми девушку на руки! – приказал пастуху Максуд. – Ты понесёшь её! Иначе…

Ион нажал на осколок сильнее. Из-под зазубрин выступила кровь.

Старика, до сих пор лишь беззвучно трясшегося под рукой Максуда, тут будто прорвало, и он затараторил скороговоркой:

– Парень, ты идиот! Моя жизнь не нужна пастуху, как не нужна тебе моя смерть! Ритуал практически завершён, и Малик просто сбросит тебя в колодец! Отпусти меня! Я остановлю пастуха, и мы сумеем договориться!

Огонь в жилах остывал, и Максуду становилось ощутимо труднее удерживаться в себе прежнем. Происходящее неуклонно теряло яркость, объём и остроту, развоплощаясь обратно в воспоминание. Должно быть, своим звериным чутьём пастух уловил, что Максуд теряет контроль. Оскалив зубы и раздувая ноздри, он прыгнул вперёд.

– Стой! Не подхо… – только и успелвзвизгнуть заложник, как пастух схватил тщедушного мага за лодыжки и, мощным рывком выдернув из рук Максуда, отбросил в сторону, – …ди-и-и!

Старик шмякнулся о камни и затих.

Они остались теперь один на один: здоровенный, как горный дэв, дикарь и далеко не богатырского сложения Максуд, который тем не менее даже не подумал отступить. И, наверное, механизм времени дал сбой, потому что краткий этот миг растянулся, точно протёкшая из пасти голодного шакала слюна, когда тот угадывает в шелесте сухого травостоя суету выскользнувшей из норы землеройки.

Резкие отрывистые фразы на неизвестном Максуду языке послышались из темноты, будто чахоточный зашёлся в долгом надсадном кашле. С их началом Максуд почувствовал головокружение:что-то пыталось вытянуть его из видения-воспоминания, и с каждой отхарканной фразой тянущая сила увеличивалась. Максуд сжал зубы и зарычал, и тело его затряслось, словно вибрация рычания объяла его целиком, с ног до головы. Это помогло: он ощутил, что утихший было огонь вновь наполняет мышцы.

«Чахоточный» унялся, и возле черневшей позади пастуха глыбы поднялась нелепая тощая фигура: старик-маг сопел, утирая с лица кровь, и таращил на Максуда злые глазёнки. Тень