– Мы видели вас однажды ночью, когда вы выступали где-то возле Эврики. Но мы успели посмотреть только половину шоу, потому что направлялись в Вивервиль. Мы решили, что вы в высшей лиге. Просто класс. Винс хотел пригласить вас выступать в клубе. Он был одним из самых чудесных парней на свете. Но слишком мягким, знаете ли, слишком добрым. Это письмо было вложено в другое послание, от его кузена Аннибале. Я, понимаете ли, рассматривал афиши, вдобавок в «Экзаминере» написали, что ваше шоу снова в городе. И вот мы здесь.

Конверт был смят и надорван, как будто его выбросили, а потом подняли и расправили. Я едва осмеливался открыть его. Гарри усмехнулся:

– Кстати, вспомнил. Вы выписывали фальшивые чеки, Мэтт?

– О чем, черт возьми, вы говорите?

– Может, вы слышали о ком-то по фамилии Каллахан? Он ищет вас. Или, во всяком случае, Палленберга. Это связано с чеком. Вот и все, что мне известно.

– Вы видели Каллахана?

– Нет. Просто ходят такие слухи.

– Он из Министерства юстиции.

– Дело плохо, – сказал Гарри. – С федералами никак не справиться.

– А больше вы ничего не слышали?

– Вы думаете, я стал бы скрывать? Понимаете, к чему все это может привести?

– Это никому не повредит, Гарри.

– Уверен. – Гарри дружески потрепал меня по руке. – Оставайтесь на связи, ладно? У нас есть планы, как у Винса, подзаняться развлечениями. Мы всегда готовы дать работу старому другу.

Я поблагодарил Гарри, заверив, что свяжусь с ним снова, даже если больше ничего не услышу о Каллахане. Хотя Гарри и не был особенно симпатичным, природа наделила его природной грацией галантных Медичи эпохи Ренессанса. В дальнейшем он завязал с контрабандой спиртного и обратился, как и планировал, к шоу-бизнесу и разным проектам в Лас-Вегасе. По моим последним сведениям, он до сих пор жив и здоров.

Письмо, конечно, было от Эсме. У меня оно хранится до сих пор, но если бы я его и потерял, то смог бы вспомнить дословно. War Sie es. Ich gebe allmein Weltstädten weg; aber ich gäbe nicht alle meine Briefe[279]. Ее детский почерк, ее ошибки, ее бессознательный переход с одного языка на другой – все пробуждало глубокие чувства, которые я скрыл, оставив ее в Париже. Я всегда понимал, что найдется разумное объяснение. Наконец я узнал, почему она не смогла ничего написать или последовать за мной в Америку. Mäyn shvester, mayn froy![280] Она только недавно получила от меня весточку. Почти сразу после того, как я уехал из Парижа, она решила жить одна, так как жену Коли, Анаис, видимо, злило ее присутствие. Коля любезно помог ей подыскать квартиру. Некоторое время Эсме работала регистраторшей в офисе одного из деловых друзей Коли. Потом неожиданно что-то стряслось. Эсме выражалась неопределенно: «Глупая, бессмысленная ссора». Она ушла с работы и устроилась официанткой в ночной клуб. Потом, измученная приставаниями клиентов, она, к счастью, однажды столкнулась с Аннибале Сантуччи. Тот посочувствовал ей и предложил свою дружбу и защиту. Зная, что она была моей невестой, итальянец вел себя благородно, и она возвратилась в Рим вместе с ним. Там она жила у его кузины, леди исключительной христианской нравственности, и в конечном счете нашла работу официантки в клубе. Эсме изо всех сил старалась заработать денег на дорогу в Америку. Она писала мне, но письма возвращались. Никто не знал моего адреса. К сожалению, как раз тогда, когда она скопила достаточно денег на билет, ее ограбила женщина, снимавшая с ней квартиру. В итоге полиция арестовала ее за бродяжничество (жизнь в Риме становилась все сложнее). Наконец, снова встретив Аннибале, она увидела мои последние письма к нему и сразу написала по моему новому адресу. Она мечтала о встрече со мной, радовалась, что я преуспел в Америке; она приехала бы ко мне, если б у нее были деньги. Теперь она обзавелась настоящим итальянским паспортом благодаря друзьям Аннибале в правительстве, но чтобы приехать в Америку, ей понадобятся доллары. Могу ли я ответить как можно скорее? Эсме дала адрес отеля близ Тиволи, где она зарегистрировалась под именем синьоры Сильваны Растелли. На это же имя был выписан паспорт. Она надеялась, что я все еще не оставил мысли о свадьбе. Она была хорошей девочкой. Mayn freydik, mayn gut bubeleh![281] Она искренне любила меня, и ее сердце разбилось в миг нашего расставания. Wann kommen Sie wieder?[282]

Конечно, я был вне себя от радости. Я восхищался тем, что моя маленькая девочка смогла о себе позаботиться во время нашей долгой разлуки. Придя в восторг, я почти не обратил внимания на новости Гарри о Каллахане. Mayn froy. Sie fährt morgen![283] Я показал письмо миссис Корнелиус. Она внимательно прочитала его, сначала со сжатыми губами и хмурым взглядом, затем со странной улыбкой. Естественно, я совершенно не понимал того, что обычная женская ревность может исказить самую объективную информацию. Миссис Корнелиус в этом отношении оказалась типичной женщиной. Она многозначительно спросила:

– И ты шо, с’бирашься ей послать ’сю наличку, Иван?

– В том-то и проблема. У меня нет нужной суммы. И мне трудно раздобыть больше. Конечно, она должна получить билет первого класса.

– Лучше напиши и дай ей знать, шо ты не мож е ’о купить, верно?

– Я не могу так поступить, миссис Корнелиус. – Она меня удивляла. – Эсме – моя суженая. Мы собираемся пожениться. Я оставил ее только потому, что у нее не было паспорта.

– Она е’о шо-то очень легко п’лучила.

– Итальянский. Не французский. Вы можете представить, что ей пришлось испытать? Она даже не говорит об этом. Просто не хочет вспоминать. Я знал, что Коля ее не бросит. Все эти проклятые буржуа! Эта Анаис! Я всегда считал ее высокомерной. Злобная сука! Но, слава богу, Аннибале проявил великодушие. Я у него в долгу. Он был истинным другом для нас обоих.

– Ясно дело. – Миссис Корнелиус, похоже, ревновала. – И вдоба’ок идеальная леди, черт’ва монахиня. Остается чистенькой, нетронутой, б’режет сьбя для будуще’о мужа. Просто обрыдаться можно. – Миссис Корнелиус посочувствовала мне. – У тьбя доброе сердце, Иван, при ’сей твоей к’шмарной жизни. Если б у тьбя была хоть капля здравого смысла, ты бы сразу разорвал эт’ ’роклятое письмо.

Конечно, я не последовал ее совету. Миссис Корнелиус, как и в Константинополе, хотела только добра. Но она не встречалась с Эсме. Как только я познакомлю ее со своей избранницей, все разъяснится. Я изо всех сил пытался заработать денег. Миссис Корнелиус в итоге успокоилась. Наверное, она поняла серьезность моих намерений. Она больше не пыталась переубедить меня. Она согласилась, что я сам хозяин своей жизни. Все, о чем она просила, – чтобы я тратил свои средства, а не деньги труппы. Ей не следовало ничего опасаться. Я мог честно зарабатывать обычным способом. Мне нужен был только покровитель, способный заплатить за патенты. К счастью, я оказался в нужном месте. Лос-Анджелес и Сан-Франциско, не говоря уже о пятистах милях между ними, привлекли внимание состоятельных людей, таких как Хьюз и Дэвенпорт; многие крупные промышленные предприятия разместились в этом штате. Но я понятия не имел, к кому обратиться и с чего начать. Я находился в затруднительном положении, потому что никак не мог связаться с Вашингтоном или со своими старыми партнерами по клану, а рассказ Гарри Галиано о Каллахане просто испугал меня. Я не смел больше обналичивать чеки. Мне приходилось проявлять величайшую осмотрительность в поисках финансовой поддержки. Все патенты были выписаны на мое имя. Мне требовался сочувствующий слушатель и доверенный партнер с открытой чековой книжкой.