На то кладбище мы никогда не заглядывали, Оскар, но почему нет? Имей твой классический тип паранойи в духе «обреченного ниггера» хотя бы какое-то основание, ты должен понимать, что за тобой охотился не только Ричард Никсон, но и все те, кто мыслит, как он, и все прокуроры и судьи, кого он назначил в те странные годы. Были друзья Никсона среди тех судей Верховного суда, которых ты вызывал давать показания, над которыми ты насмехался и которых«унижал, когда старался взорвать систему «большого жюри» в Лос-Анджелесе? Сколько «телохранителей» из «коричневых беретов», кого ты звал «братьями», были доносчиками или копами под глубоким прикрытием? Помнится, я серьезно беспокоился, пока мы работали над статьей об убийстве журналиста-чикано Рубена Салазара помощником шерифа округа Лос-Анджелес. Сколько из тех бомбометателей, психов, жаждущих пострелять, кто ночевал на матрасах у тебя в квартире, каждое утро звонил шерифу из таксофона в закусочной? Или, может, судьям, которые то и дело сажали тебя за неуважение к суду, – когда ничего другого не подворачивалось?

* * *

Вот вам и «параноидальные шестидесятые». Пора кончать с этим придурочным спиритическим сеансом, почти пора, – но прежде, чем вернемся к голым фактам и грубоватому юмору юриста, хочу подчеркнуть: пусть хотя бы в одном месте будет зафиксировано, что я по меньшей мере на протяжении пяти лет пытался – и без тени успеха – убедить моего якобы адвоката-самоанца Оскара Зету Акосту, что такой шутки, как паранойя, попросту не существует – во всяком случае, в зоне политических и культурных военных действий, называемой «Восточный Лос-Анджелес» конца 60-х, и особенно для агрессивно радикального «юриста-чикано», который считал, что может не спать ночь напролет, каждую ночь жрать кислоту и бросать «молотов коктейль» с теми самыми людьми, которых на утро будет защищать в зале суда.

Бывали времена – и на мой взгляд, слишком часто, – когда Оскар являлся в суд с запахом свежего бензина на руках и зеленой коркой горелой мыльной стружки на носках ковбойских сапог из змеиной кожи по триста долларов пара. Он задерживался у дверей ровно настолько, чтобы побаловать тележурналистов пятью минутами исступленной риторики, выдавая ее ровно столько, чтобы хватило для «Вечерних новостей», а после гнал своих равно сбрендивших «клиентов» в зал заседаний на повседневную цирк-войну с судьей. Когда дразнишь медведя, паранойя лишь иное название для невежества… За тобой, правда, гонятся.

В любой день шансы на то, что его потащат в тюрьму за «неуважение», были пятьдесят на пятьдесят, иными словами, ему всегда угрожала опасность, что его арестуют и посадят за то, что карманы у него полны бензедринчика или «черных красоток». После нескольких «чудесных избавлений», он решил, что в зале суда защита должна выступать командой из трех человек.

Одним из его «помощников» был, как правило, хорошо одетый и благовоспитанный молодой чикано, чья единственная задача заключалась в том, чтобы держать при себе по меньшей мере сто миллиграмм чистого амфетамина и скармливать его Оскару, когда тот подаст сигнал. Другой был одет поплоше и не так благовоспитан; этому полагалось быть начеку и всегда на шаг впереди судебных приставов: едва они соберутся повязать Оскара, он должен забрать любые таблетки, порошки и прочие улики, какие ему давали, и пулей нестись к ближайшему выходу.

Два года стратегия работала безотказно, и Оскар с ребятами наконец утратили бдительность. После очередного долгого дня в суде, где разбирались обвинения в криминальном поджоге отеля «Билтмор» во время речи губернатора Рональда Рейгана, они возвращались домой на штаб-квартиру Оскара в баррио («Ну, ехали со скоростью шестьдесят-шестьдесят пять миль в час там, где можно было только пятьдесят», – позднее признал Оскар), когда их внезапно тормознули две патрульные машины лос-анджелесской полиции.

– Копы вели себя так, будто мы банк ограбили, – сказал Фрэнк, вспоминая, как на него уставилось дуло обреза. – Положили нас лицом на асфальт посреди улицы, обыскали машину и…

Да. Нашли наркотики: двадцать-тридцать белых таблеток, которые полиция тут же идентифицировала как «нелегальный амфетамин в таблетках, принадлежащий адвокату Оскару Акосте».

Толстого испашку на все времена снова посадили – на сей раз за «превышение скорости и наркоту», как окрестила происшествие пресса. В тюрьме Оскар созвал пресс-конференцию и обвинил полицейских, дескать, ему подбросили наркотики, но даже его телохранители поверили ему лишь через какое-то время после того, как ненужная огласка нанесла им такой вред, что само «движение бурой силы» было практически остановлено, раздроблено и дискредитировано прежде, чем были либо сняты, либо низведены до петита на обороте промокашки обвинения как в превышении скорости и хранении наркотиков, так и в поджоге отеля.

Даже я не знаю точно, как в конечном итоге прикрыли дело. Помнится, вскоре после «ареста за наркотики и превышение скорости» двум спутникам Оскара предъявили обвинение в убийстве первой степени, якобы за убийство торговца герычем в баррио, и кажется, Оскар наконец сломался и признал себя виновным в чем-то вроде «хранения и ношения нехороших таблеток в общественном месте».

Но к тому времени его участь была решена. Так и так он не нравился ни одному респектабельному политику-чикано в Восточном Лос-Анджелесе, и все они ухватились за обвинение «в хранении наркотиков и превышение скорости», чтобы публично отречься от всего левого в huevos rancheros и снова начать называть себя мексикано-американцами. Суд над «Билтморской пятеркой» перестал быть знаменем La Raza, превратившись в постыдную уголовщину, позор, который горстка радикалов-наркоманов навлекла на всю общину. Настроение на бульваре Уиттьер разом скисло, и «коричневый берет» сделался вдруг такой же редкостью, как денежный клиент у Оскара Зеты Акосты, бывшего адвоката-чикано.

Вся политическая община экс-чикано как можно чаще стала высказываться в прессе, чтобы убедить город, что они с самого начала знали, что rata* – наркоман, который на протяжении почти двух лет был самым образованным и уж точно самым радикальным, популярным и политически агрессивным рупором ее настроений, на самом деле лишь самовлюбленный псих с пунктиком на паблисити, который не мог даже оплачивать счета в кафе «Серебряный доллар», не говоря уже о том, чтобы собрать друзей или последователей. В мексикано-американской прессе нет никаких упоминаний об исключительно популярной кампании Акосты за избрание его шерифом округа Лос-Анжелеса годом ранее, которая сделала его почти героем в глазах политически активных чикано по всему городу.

* крыса – (исп.).

Довольно о пустой ерунде на бульваре Уиттьер. Арест Оскара за наркотики был еще свеж в «Вечерних новостях», когда его выселили из квартиры, дав три дня на сборы, а его машина была то ли украдена, то ли отбуксирована с обычного места парковки на улице перед подъездной дорожкой. Его предложение защищать двух его друзей по делу об обвинении (совершенно обоснованном, как он позднее заверил меня) в убийстве первой степени было публично отклонено. Даже за бесплатно, сказали ему. Клоун-накроман – даже хуже, чем вообще никакого адвоката.

Так думают только тупые курицы, но Оскар был не в настроении предлагать свою помощь дважды. А потому он предпочел стратегическое отступление в Мазатлан, который называл своим «вторым домом», чтобы там зализывать раны и писать Великий чиканский роман. Это был конец эпохи! Неукротимый адвокат-чикано, будущий успешный писатель на пути к тому, чтобы стать своего рода культовой фигурой, а после беженец, псих и, наконец, перманентно пропавший без вести или необнаруженный труп.