Другие литературные титаны древних времен, Цицерон со “Сном Сципиона” и Плутарх с “О лике видимом на диске луны”, предшествовали Лукиану, но их рассуждения о небесных телах относились скорее к разряду документальной литературы, чем к чистой выдумке. Чтобы обнаружить кого-то еще среди ранних визионеров и фантастов (примерно во времена Лукиана), нам придется отправиться через весь земной шар к Чжан Хэню (78–139), великому китайскому придворному астроному, который в своем “Размышлении о тайне” описывает путешествие за пределы Солнца[965]. Много веков спустя Иоганн Кеплер вновь подхватит идею космических путешествий, когда будет писать роман “Сон”, повествующий о путешествии мальчика на Луну.

В XVII веке случился прорыв в распространении сказаний о межпланетных приключениях[966], причуда, которая подпитывалась взрывным ростом интереса к науке и вниманием к ней литераторов всех мастей; это не изменилось и в XVIII веке. В 1705 году Даниэль Дефо печатает свое произведение The Consolidator, or Memoirs of Sundry Transactions from the World in the Moon, в котором предвосхищает создание мощной машины, способной достичь наш далекий спутник.

Двадцатью годами позже Джонатан Свифт публикует “Путешествия Гулливера”, где, вероятно, впервые, пусть даже в качестве шутки, писатель рассматривает концепцию смертности Земли и Солнца (одним из страхов народа лапутян, например, был тот, что “поверхность солнца постепенно покроется коркой от его собственных извержений и не будет больше давать света”*[967]). Когда Гулливер посещает великую академию в Лагадо, он обнаруживает, что ее члены живут в страхе перед кометой, хвост которой “длиной в миллион четырнадцать миль”, пройдя слишком близко от Солнца, получит от него тепла “в десять тысяч раз больше, чем его содержится в раскаленном докрасна железе” – достаточно, чтобы спалить Землю дотла. “Когда лапутянин встречается утром со знакомым, – сообщает нам Гулливер, – то его первым вопросом бывает: как поживает солнце, какой вид имело оно при заходе и восходе и есть ли надежда избежать столкновения с приближающейся кометой?”. Но это было не единственным катастрофическим сценарием. Свифт также высмеивает страхи лапутян перед возможной гибелью Солнца из-за чрезмерного расхода топлива – идея, поражающая своим предвидением, хотя сам Свифт, кажется, не воспринимал ее всерьез.

К XIX веку авторы художественных произведений начали воспринимать Солнце как рядовое небесное тело. Уильям Гершель (1738–1822), хотя и не стремился к сочинению научной фантастики, оставил далеко позади существовавшую на тот момент науку, когда предположил обитаемость Солнца. Эдвард Уолтер Маундер (ранее мы обсуждали “минимум Маундера”) подытожил предположение Гершеля:

Невзирая на точность допущений, эта идея могла бы стать неплохой почвой для соответствующих выдумок, но писатели обошли ее стороной. Жюль Верн, от которого можно было ожидать проявления любопытства в адрес Солнца, на самом деле посвятил ему довольно мало времени. Писатель, конечно, не обошел его вниманием, но прошелся несколько вскользь – в “Двадцати тысячах лье под водой” и “Таинственном острове” (1874), скорее романе, чем научно-фантастическом произведении. Верн писал о равноденствиях, о различиях среднего солнечного и земного времени, о вращении Земли, об использовании гномона для определения времени, но воображаемые прыжки в межзвездном пространстве находились за пределами орбиты его интересов[969].

Множество прозаиков XIX века попробовало себя в научной фантастике хотя бы единожды – Редьярд Киплинг (“Ночной почтой” и As Easy as A. B. C.), Эдгар По, Джеймс Фенимор Купер, Марк Твен, Герман Мелвилл и даже Генри Джеймс, – но главное фантастическое произведение, выстроенное именно вокруг Солнца, появилось только в 1895 году. Лондонский издатель заплатил 100 фунтов (немаленькая сумма для молодого человека, только что закончившего колледж) за сочинение в 38 тыс. слов, которое стало одной из вех в научной фантастике, – за “Машину времени”.

Герберт Джордж Уэллс (1866–1946) сочинил как минимум три версии этой истории для разных журналов, но именно в книжной форме произведение совершенно загипнотизировало читателей. Никто раньше так не писал. Повесть – продукт своего времени, но при этом она несет явный отпечаток восприимчивости автора, который уже сложился как мыслитель, считающий, что будущее всегда будет прямым результатом существующих общественных сил. Это столь же социалистская антиутопия, сколь и научная фантастика. Уэллс рисует перед читателем портрет изобретателя, который открывает способ перемещения в будущее и обратно и в спокойные 1890-е отправляется на 30 млн лет в будущее. В далеком мире безымянный путешественник во времени встречает последних обитателей умирающей Земли, которая “перестала вращаться и была обращена к Солнцу одной стороной”, одно ее полушарие все время подвергалось воздействию жара, а другое лежало в вечном холоде и мраке. В светлом полушарии ужасные крабоподобные создания бродили по кроваво-красным пляжам посреди “темно-зеленой растительности”. Путешественник прыгает дальше в будущее, где видит Солнце еще более потускневшим и багровым: