Верховский покивал с заинтригованным видом. Чарами по-прежнему не пахло. Дама либо всё-таки мошенничала, либо не считала нужным тратить силы на заурядного посетителя.

– Послушайте-ка, – Верховский проникновенно понизил голос и наклонился над столом. – А можно это дело… ну… подтолкнуть как-то? Чтоб уж наверняка?

Гадалка поджала губы, разом обретя свойство с жабой-альбиносом.

– Могу заговор сделать. Это двадцать тысяч стоит.

– А понадёжнее? Деньги-то есть у меня. Половину сейчас, половину потом, когда сработает. Не обижу.

– Ну… – Тамара Сергеевна сделала вид, что сомневается. А может, и впрямь побаивалась раскрывать карты, но иллюзорное шуршание купюр уже ласкало ей слух, мешая соображать. – Можно и понадёжнее, – сказала гадалка почти шёпотом. – Я вам амулетик сделаю. Вы его носите, не снимайте ни в коем случае…

Амулетик, значит. Топаз по-прежнему не светился: ведьма и впрямь собралась пустить в ход дар. Помахав для виду руками, она полезла куда-то под стол – судя по металлическому лязганью, у неё был там устроен небольшой сейф – и с почтительной осторожностью водрузила перед клиентом украшенную несуществующими письменами деревянную коробочку. Внутри обнаружился слабенький амулет на везение с клеймом «Московского цеха» на оборотной стороне. Прекрасно. Теперь тётка точно поедет в гости к магконтролю: принимать наказание и сдавать поставщиков.

– И чего это? – Верховский нагло потянулся к побрякушке. Ведьма испуганно выпучила глаза и поспешно отодвинула от него футляр. – Опасное, что ли?

– С судьбой заигрывать всегда опасно, – зловеще сообщила гадалка. Верховский едва удержался, чтобы не фыркнуть. – Не трогайте, пока не скажу.

Тамара Сергеевна ухватила со стола ювелирный пинцет и тщательно счистила оловянную пломбу с малозаметной чёрточки колдовского узора. Потом, бормоча себе под нос, аккуратно перечеркнула другую – видимо, служившую чем-то вроде защитной цепи. Верховский, изо всех сил напрягавший чутьё, ощутил слабый отголосок чар – будто сухой жар от раскалённого металла.

– А вы сами себе часто будущее предсказываете? – лениво поинтересовался Верховский, отбросив наигранно-простоватый тон. Рука в кармане сжала сигнальный амулет.

Ведьма смерила его тяжёлым непонимающим взглядом.

– Вам это зачем?

– Да так, любопытно, – Верховский откинулся на спинку стула. Обескураженный вид гадалки его веселил. Бывают в работе оперативника светлые минуты. – Предвидели или нет, что ночевать сегодня будете в изоляторе?

Он не без удовольствия предъявил удостоверение. Тамара Сергеевна цветом лица могла бы посрамить любую русалку; она сидела смирно, боясь шелохнуться, и обречённо слушала приказы. Все они так, мелкие мошенники: живут в непоколебимой уверенности, что их-то уж точно не заметут, а когда немыслимое случается, цепенеют от потрясения. Как это хроменькая машина управского правосудия сумела подкрасться исподтишка и ухватить за зад стёртыми челюстями?

Верховский проследил, чтобы рядовые на совесть упаковали ведьму, и следом за подручными вышел в сырой октябрьский сумрак. Круглоглазый бобик, потерянно взиравший на разъеденную неласковым климатом улицу, нетерпеливо тарахтел мотором; видно было, как сквозь лучи фар сыплется на асфальт мелкая морось. Погода мерзкая. Она почти круглый год мерзкая, за исключением пары летних месяцев. Верховский дождался, пока рядовые докурят, и отдал команду возвращаться в Управу. Жаль, контролёры уже разошлись по домам: не выйдет лично сообщить им, что этой ерундой они вообще-то должны заниматься сами.

Около девяти вечера, закончив оформлять ворожею в изолятор, Верховский нехотя поплёлся на свой этаж. Из-за двери оперативного отдела слышался развесёлый многоголосый гул: отмечали разом уход Харитонова в мирную жизнь и восшествие Щукина на его место. Не то чтоб Витька не заслужил высокого поста, но отчего-то на душе было гадко. Нет-нет да мелькала предательская мысль: «А я чем хуже?» Впрочем, привитая Мариной привычка тщательно следить за любой лезущей в голову ерундой быстро синтезировала подходящее лекарство. «Чем я лучше?» – спрашивал он себя и не находил достойного ответа. Это успокаивало – аккурат до следующего приступа обиды.

Дверь резко распахнулась навстречу, и Верховский нос к носу столкнулся с самим Витькой. Щукин, изрядно поддатый, мигом погрустнел; у этого и на трезвую-то голову всё всегда на лице написано. Совестно ему. Если бы спросили, сам не сказал бы, за что. Такое у человека душевное состояние: всегда совестно.

– Са-а-аня, – протянул Витька, не без труда ворочая языком. – Вернулся, что ль?

– Очевидно, да, – хмыкнул Верховский, отступая с дороги. Щукин, тем не менее, так и телепался в дверях, держась для верности за косяк. – Рапорт принимать будешь или как-нибудь потом?

Витька улыбнулся так искренне виновато, что раздражение мигом улетучилось, как выдыхаемые приятелем спиртовые пары.

– Да н-ну его… Пошли покурим, а?

– Я шестнадцать лет как не курю, – фыркнул Верховский, но, наткнувшись взглядом на несчастное Витькино лицо, утомлённо вздохнул. – Ладно уж, пошли. Подержу тебя за шкирку, чтоб через перила не вывалился.

Щукин никаких оценочных суждений в ответ не высказал, зато целеустремлённо побрёл в сторону балкона. Холодный ветер тянул из разбитого по соседству скверика острый запах мёртвой листвы; как только пьяненький Витька совладал с элементарной стихийной магией, в сыром воздухе разлилась вдобавок крепкая сигаретная вонь. Верховский поморщился: дым от дешёвого табака пах прошлым. Едкие миазмы накрепко связались в памяти с холодом, голодом и безнадёгой.

– Хорошо отметили? – бросил Верховский, стараясь не подпускать в голос яда.

– А-а-а, – Витька неопределённо махнул рукой, чуть не выронив тлеющую сигарету. – Да как всегда. Ты ничего не про… не пропустил.

– Я вижу.

– Да чё ты, Сань? – Щукин, страдая, уставил на приятеля слегка расфокусированный взгляд, одновременно виноватый